Бембель, Олег Андреевич

Олег Андреевич Бембель
белор. Алег Андрэевіч Бембель
В монашеском сане как монах Иоанн
Дата рождения:	16 декабря 1939(1939-12-16) (84 года)
Место рождения:	Минск СССР
Гражданство:	СССР СССР → Белоруссия Белоруссия
Отец:	Андрей Бембель, белорусский скульптор
Мать:	Ольга Анатольевна Дедок
Дети:	Татьяна Бембель (1964), Ирина Бембель.

Олег Андреевич Бембель (16 декабря 1939, Минск, псевдонимы: Знич, А. Знич, в монашестве: инок Николай) — белорусский философ, поэт, публицист, диссидент, известный как автор изданной в Лондоне работы «Родное слово и морально-эстетический прогресс» (1985).

Биография

Молодые годы

Олег Бембель родился в семье известного скульптора, народного художника БССР Андрея Бембеля. После школы поступил в Белорусский политехнический институт на Энергетический факультет, но не закончил учёбу. Имея диплом Минского музыкального училища (1959—63 гг.), он поступил в Белорусскую государственную консерваторию, которую окончил в 1969 году по классу фортепиано. Преподавал музыку. В 1971 году поступил в аспирантуру Института философии и права АН БССР, из которой ушёл в 1974 году, не защитив диссертацию о народных и интернациональных элементах в литературе, так как работу признали националистической».

Жизнь в «Период застоя»

С 1979 года начал публикацию собственных литературных произведений в печатных органах, таких, как газеты «Літаратура і мастацтва» и «Голас Радзімы», журналы «Полымя», «Беларусь», «Маладосць», «Крыніца». Личность Олега Бембеля как философа-публициста и поэта сложилась на рубеже 70-80-х годов. Работал на Белорусском телевидении в 1983—84 годах, был одним из авторов исторически познавательного телесценария «Архитектурное наследие Беларуси». С 1984 по 1986 год работал в Академии наук БССР.

В 1979—81 годах осуществлял работу над своей книгой «Родное слово и морально-эстетический прогресс». Она была посвящена языковой ситуации в БССР и реальному положению белорусского языка в СССР. Так же автор отразил мнения самих белорусов о проблемах своего родного языка. Во время написания он проводил широкое анкетирование по этому вопросу, что тогда было запретной темой для советских социологов. Данные анкетирования были изложены в книге. В теоретической части своего труда Олег Бембель утверждал, основываясь на принципах экологии культуры, что в условиях усиления моральной и эстетической пауперизации (массового обнищания) человека, его родной язык, как наиболее универсальное и цельное выражение этоса и эстетики народа, может и должно стать могучим средством возрождения и сохранения духовности человека. Также в сочинении подвергалась резкой критике советская языковая политика, и отрицательно оценивалась работа деятелей культуры, ответственных за охрану белорусского языка. Сначала автор собирался издать книгу официально, но когда стало известно, что это невозможно, работу начали распространять в машинописном варианте. С помощью Алексея Кавки и белорусского историка Юрия Турёнка, живущего в Польше, удалось передать машинописный текст в Лондон, где в 1985 году он был издан Обществом белорусов Великобритании.

Репрессии

Издание книги в Лондоне вызвало широкий общественный резонанс и отразилось на общественной жизни писателя. Начались репрессии, преследование со стороны органов безопасности страны. В 1986 году последовало исключение из партии и увольнение из Института философии и права. Отдел, где работал Олег Бембель, был полностью расформирован. В научных и культурных учреждениях были организованы собрания для «осуждения» его деятельности. Так Олег Бембель стал диссидентом. Всё это тяжело отразилось на здоровье.

В конце 1980-х ― начале 1990-х годов Олег Бембель стал активным участником белорусского национального движения. Под псевдонимом «Знич» (Свеча) он публиковал свои стихи в самиздате, начал сотрудничество с белорусской национальной независимой прессой, издавался в США и Польше, в 1989 году печатался в журнале «Православная мысль». Как литературное приложение к этому журналу, в Беларуси впервые был издан сборник стихов Олега Бембеля «Молитвы за Беларусь». Христианская идея милосердия, мера явлений, событий из жизни, поступков и исканий людей в системе вечных ценностей и с точки зрения высшей справедливости, размышления над судьбами Беларуси и её народа, поиск духовных ориентиров, извечное стремление личности к духовному и моральному совершенству – это те темы, которые волновали Олега Бембеля как философа, и которые получили развитие в его поэтическом творчестве. Так же он известен как переводчик на белорусский язык произведений русских и латышских поэтов. В 1989 году стал членом Союза Писателей БССР.

Жизнь после распада СССР

После распада СССР в 1991 году Олег Бембель стал работать Национальном научно-исследовательском центре имени Франциска Скорины. В середине 90-х он поехал в Жировичи. Посещение монастырского комплекса привело его к мысли принять постриг. В 1996 году он стал послушником Свято-Успенского Жировичского монастыря. При монастыре он занимается выпуском религиозно-культурного журнала «Жировичский листок», где печатает свои стихи. В 2012 году Слонимская типография напечатала новый сборник произведений Олега Бембеля «Огниво». В неё вошли публикации разных лет, проливающие свет на духовное становление и творческий путь автора. Книга имеет объём 512 страниц и 7 цветных иллюстраций, на которых изображены обложки 7 книг автора, вышедших в разные годы. В качестве героев книги выступают известные белорусские деятели культуры, такие, как Владимир Короткевич, Владимир Конон, Олег Лойко, также автор повествует о своих встречах и сотрудничестве с другими представителями белорусской культуры и искусства, об их понимании и восприятии поднятых в книге проблем.

В тексте много нерасшифрованных имён. Называется возраст человека, его национальность, род занятий. Там есть живая человеческая мысль. Это что-то вроде социологического опроса. За респондентами, которые не называются, стоят известные люди. Это такой срез человеческой мысли, восприятия, осмысления проблем и событий. Размышления о том, как мы воспринимаем миссию нашей страны-христианки, которая находится в сердце христианской Европы, как мы сохраняем и передаём новым поколениям высочайший дар Божий каждому племени – национальный язык, какое место мы уделяем ему в своём сердце. В Беларуси на протяжении 7 веков церковно-славянский язык выполнял роль и языка богослужебного, и государственного, и литературного языка. Это одна из величайших составляющих нашего национального богатства. Вторая составляющая – это современный белорусский литературный язык. И то, что наш народ свободно владеет русским языком, - это тоже часть национального достояния. /Олег Бембель/.

Библиография

• «Рэха малітвы. Вершы з Беларусі» (белор.). Нью-Йорк, 1988.
• «Саната ростані» (белор.). Белосток, 1988.
• «Малітвы за Беларусь» (белор.). Минск, 1989.
• «Роднае слова і маральна-эстэтычны прагрэс» (белор.). Лондон, 1985;
• Myśl białoruska XX wieku. Filozofia, religia, kultura (Antologia), opr. J. Garbiński (польск.), Варшава, 1998.

Литература

• Łarysa Androsik. Biembiel Aleh // Słownik dysydentów // [www.karta.org.pl/Biogram1.asp%3FKategoriaID=53&ProduktID=167.html Fundacja Osrodka KARTA  (польск.)]

Ссылки

• [www.sobor.by/page/Izdana_novaya_kniga_naselnika_Girovichskogo_monastirya_inoka_Nikolaya_Bembelya Издана новая книга насельника Жировичского монастыря инока Николая (Бембеля).]
• [www.svaboda.org/content/transcript/24895031.html Интервью Михаила Скоблы с иноком Николаем, Радио «Свобода».]
• [www.svabodaby.net/by/47/calendar/310/ Календарь. Олег Бембель. (белор.)]
• [news.tut.by/culture/162633.html Олег Знич Бембель отпраздновал своё 70-летие. (белор.)]
• [www.racyja.com/index.php?id=103&zoom=264#.UlL-1lPQtiM Олег Бембель презентовал в Белостоке книгу «Огниво».  (белор.)]
• [www.duhvestnik.by/187_lyuba.htm Про поэзию инока Николая (Бембеля). «Духовный вестник» № 1(187)январь 2013 (белор.)]
• [budzma.org/literature/svyatlo-khrysciyanskay-paezii-alyeha-byembyelya.html «Свет христианской поэзии» Олега Бембеля. (белор.)]

Отрывок, характеризующий Бембель, Олег Андреевич

Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.