Бискинис, Димитриос
| Димитриос Бискинис | |
| греч. Δημήτριος Μπισκίνης | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Подданство: | |
| Жанр: | |
| Учёба: |
Афинская школа изящных искусств, Академия Жюлиана , Гранд-Шомьер |
| Стиль: | |
Димитриос Бискинис (греч. Δημήτριος Α. Μπισκίνης Патры, 1891 — Афины, 1947)[1] — греческий художник 20-го века. Представитель академической школы греческой живописи.
Биография
Димитриос Бискинис родился в городе Патры в 1891 году. Отец умер когда Димитрис был ещё ребёнком и будущий художник вырос с дедом иконописцем Георгием Зографосом в селе Кертези, недалеко от городка Калаврита. Вместе с матерью и братом, переехал в Афины, поступил в Афинскую школу изящных искусств, где учился у Константина Воланакиса, Георгия Ройлоса, Димитрия Гераниотиса и Георгия Яковидиса. В 1914 году принял участие в конкурсе, проведенном Политехническим институтом и получил стипендию, учреждённую меценатом Георгием Аверофф, для продолжения учёбы за границей. Первая мировая война задержала отъезд за границу на целых 5 лет. В 1919 Бискинис уехал в Париж, где учился в Академии Жюлиана и академии Гранд-Шомьер. Одновременно Бискинис выставляет свои работы в Парижском салоне (Salon des artistes francais). Художник вернулся в Афины в 1923 году. Обосновался в районе Зографу где создал своё ателье. В 1928 году был назначен преподавателем перспективы и сценографии в Афинской школе изящных искусств на кафедру оставленную по старости Викентием Бокацямбисом[2]. С 1930 и до самой своей смерти в 1947 году, преподавал рисунок на подготовительном факультете. К концу жизни художника, он стал заместителем директора «Школы»[3]. Художник был дружен с поэтом Костисом Паламасом и иллюстрировал многие книги поэта. Димитриос Бискинис умер в Афинах в 1947 году. 10 лет после смерти художника, в 1957 году, была организована выставка-ретроспектива в афинской галерее «Парнассос». В 1991 году, в связи со столетием рождения художника, были организованы выставки-ретроспективы на родине художника в Муниципальной галерее Патр и Муниципальной галерее Зографу афинского района Зографу, где художник прожил большую часть своей жизни[4].
Работы
Бискинис был отличным портретистом, но его тематика охватывала и символические картины академического стиля из греческой мифологии и христианской религии. Искусствовед Мария Айвалиоти пишет, что Бискинис работал «между французским символизмом и немецким идеализмом» и считает, что его место в греческой живописи находится между Николаосом Гизисом и Константином Партенисом. В своих ранних работах, Бискинис не отходит от академической традиции. Поиск нового сам художник сформулировал следующим образом: « По моему мнению важное в искусстве создавать из существующих эдементов что-то, чего не существует, но что было бы желаемой реальностью». Мария Айвалиоти свою работу о художнике озаглавила «Димитриос Бискинис — Между сном и смертью». Искусствовед подчёркивает в работах художника элементы сна, пророчеств, роль подсознания, выведенного на поверхность в тот период психанализом, и лицо смерти, появляющееся величественно, как освободитель «архангел с чёрными крыльями». Его работа «Вечерня» (1917) выражает всю агонию Бискиниса о жизни, которую художник осознавал как непрекращающуюся борьбу против неизбежного прихода смерти: «Весь смысл жизни — это непрерывная борьба человека против смерти. И в ней человек господствует только духом. Каждая духовная победа — это победа человека над силой разрушения». Во время своего пребывания в Париже, Бискинис подвергся влиянию оккультных верований, которые доминировали в парижских художественных кругах. Влияние этих тенденций сказывается в работах «Насмешница над смертью» (1922) и «Видение монахини» (1923). Сон, как предзнаменование смерти, просматривается в его последней и незавершённой работе «Смерть художника» (1947)[5].
Напишите отзыв о статье "Бискинис, Димитриос"
Примечания
- ↑ [www.nationalgallery.gr/site/content.php?artist_id=4466 National gallery]
- ↑ [www.gallery.asfa.gr/professors/site/Teachers/t_docpage?doc=/documents/kathigites/dimtris-mpiskinis Η Πινακοθήκη της ΑΣΚΤ: Καθηγητές σπουδαστές]
- ↑ [www.thf.gr/default.aspx?lang=el-GR&page=14&mode=3&artist=849 Ψηφιακό Αρχείο Τέχνης]
- ↑ [paletaart.wordpress.com/2013/01/16/%ce%bc%cf%80%ce%b9%cf%83%ce%ba%ce%af%ce%bd%ce%b7%cf%82-%ce%b4%ce%b7%ce%bc%ce%ae%cf%84%cf%81%ce%b9%ce%bf%cf%82-dimitrios-biskinis-1891-1947/ Μπισκίνης Δημήτριος — Dimitrios Biskinis [1891-1947] | paletaart — Χρώμα & Φώς]
- ↑ [www.eikastikon.gr/kritikesparousiaseis/aivalioti_biskinis.html ΕΙΚΑΣΤΙΚΟΝ — Κριτικές/Παρουσιάσεις — Μαρία Αϊβαλιώτη: "Δημήτρης Μπισκίνης: Ανάμεσα στο όνειρο και τον θάνατο]
Отрывок, характеризующий Бискинис, Димитриос
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
