Бревнов, Борис Анатольевич

Борис Анатольевич Бревнов
Секретарь Совета директоров РАО «ЕЭС России»
март 1997 года — 3 апреля 1998 года
Глава правительства:	Виктор Степанович Черномырдин, Сергей Владиленович Кириенко
Президент:	Борис Николаевич Ельцин
Председатель Правления РАО «ЕЭС России»
май 1997 года — 3 апреля 1998 года
Глава правительства:	Виктор Степанович Черномырдин, Сергей Владиленович Кириенко
Президент:	Борис Николаевич Ельцин
Предшественник:	Анатолий Фёдорович Дьяков
Преемник:	Олег Викторович Бритвин
Рождение:	5 апреля 1968(1968-04-05) (56 лет) Дзержинск, Нижегородская область, РСФСР, СССР
Супруга:	Гретчен Уилсон
Образование:	1. Горьковский государственный политехнический институт, 2. Нижегородский государственный университет
Профессия:	экономист
Деятельность:	политик, государственный деятель

Бори́с Анато́льевич Бревно́в (род. 5 апреля 1968, Дзержинск, Горьковская область) — председатель правления РАО «ЕЭС России» в 1997—1998 годах. Соратник российского политика, бывшего губернатора Нижегородской области Бориса Немцова. Обвинялся в хищениях государственных средств в крупных размерах, после чего покинул Россию.

Биография

Родился в семье инженеров-строителей. В 1986-88 проходил срочную военную службу. В 1992 году окончил Горьковский государственный технический университет по специальности «инженер-электромеханик». В 1994 году окончил экономический факультет Нижегородского государственного университета по специальности «экономист» (отделение «социально-экономическое планирование»).

В 1991—1992 годах — глава акционерного общества «Виста». Избирался депутатом Нижегородского районного совета в 1990 году, депутатом и заместителем председателя бюджетного комитета Законодательного собрания Нижегородской области в 1994 году.

Работа в администрации Немцова

С 1992 года — советник по экономическим вопросам главы администрации Нижегородской области Бориса Немцова; с 1993 года — член Нижегородского областного инвестиционного совета и совета по промышленности, председатель комитета по банкам.

В марте 1992 года Егор Гайдар подписал правительственное распоряжение, разрешавшее Немцову создать конверсионный фонд. Деньги, перечисленные в этот фонд, поступили на счёт «Нижегородского банкирского дома» — коммерческого банка, созданного на государственные средства. В том же году Бревнов с разрешения Немцова стал председателем правления банка. В 1997 году Бревнов был избран председателем его совета директоров. Банк учредил дочернее ООО «Регион», владельцем которого стал Бревнов. По данным главы рабочей комиссии Госдумы Владимира Семаго, в ООО «Регион» переводились значительные суммы. Банк фигурировал в деле о расхищении госкредита Навашинскому судостроительному заводу «Ока», с которым был связан другой советник Немцова, бизнесмен с уголовным прошлым Андрей Климентьев. Как писал главный редактор газеты «Промышленные ведомости» Моисей Гельман, «манипуляции Немцова и Бревнова бюджетными деньгами, помимо прочего, привели и к краху самого Навашинского судостроительного завода, а, следовательно, к безработице в этом городе».

В 1992 году Бревнов познакомился с гражданкой США Гретчен Уилсон, сотрудником Международной финансовой корпорации. В 1997 году Бревнов и Уилсон заключили брак. По словам Бориса Немцова, он сам познакомил будущих супругов. Как писала «Новая газета», Уилсон с помощью Немцова, который был тогда губернатором области, «приватизировала крупнейший Балахнинский бумажный комбинат всего за семь миллионов долларов (реальная цена уникального комбината превышает эту цену в десятки раз). Из комбината высосали все, что возможно, а впоследствии развалили его, создав рабочим невыносимые условия». Балахнинский комбинат был куплен тогда за 7 млн долларов американским банком «CS First Boston» (чьё московское отделение возглавлял Борис Йордан). Андрей Климентьев, ранее бывший советником губернатора Немцова, говорил, что годовой оборот комбината составлял 250 миллионов долларов, а банк «CS First Boston» позднее организовывал поездки Бориса Немцова в швейцарский Давос. В своей книге «Исповедь бунтаря» Немцов называл Уилсон «очень толковой женщиной», которая «очень много сделала для Нижегородской области».

Работа в РАО ЕЭС

1 апреля 1997 года Бревнов по рекомендации первого вице-премьера Бориса Немцова стал первым вице-президентом энергетической монополии РАО «ЕЭС России». Вхождению Бревнова в руководство компании способствовал соратник Немцова Анатолий Чубайс. С мая 1997 года — председатель правления РАО ЕЭС. В мае 1997 года вошёл в состав делегации на переговорах с Международным банком реконструкции и развития.

8 декабря 1997 года Бревнова вызывают на заседание Временной чрезвычайной комиссии по укреплению платёжной дисциплины как одного из крупнейших неплательщиков бюджету. На заседании было отмечено ухудшение финансовой ситуации в РАО.

В январе 1998 года кредиторская задолженность РАО «ЕЭС России» превысила дебиторскую. 27 января в РАО «ЕЭС России» собралась коллегия госпредставителей в РАО. Председатель совета директоров Анатолий Дьяков выступил с критикой Бревнова. Коллегия дала Бревнову «месяц на исправление ситуации». Вечером в тот же день прошло заседание совета директоров РАО, на котором Бревнов был отправлен в отставку. Однако утром 28 января Дьякова не пропустили в офис компании, министр топлива и энергетики Сергей Кириенко заявил, что решение об увольнении Бревнова незаконно. Бревнову удалось сохранить пост.

Счётная палата России по результатам проверки компании выявила многочисленные финансовые злоупотребления Бревнова на посту председателя правления. В связи с этим 18 марта 1998 года Госдума вынесла постановление, в котором отмечалось:

В ходе проверки установлено, что при попустительстве представителей государства в совете директоров РАО «ЕЭС России» в указанном акционерном обществе, 52 процента акций которого находится в федеральной собственности, необоснованно и бесконтрольно расходуются значительные суммы в рублях и иностранной валюте на цели, не связанные с производственной деятельностью. Фактически речь идет о злоупотреблении служебным положением председателем правления РАО «ЕЭС России» Б. А. Бревновым.

В постановлении Дума обращала внимание правительства «на факты неудовлетворительной деятельности представителей государства в РАО „ЕЭС России“, приведшей к нанесению ущерба государству в крупном размере», рекомендовала заменить руководство компании «лицами, обладающими необходимыми профессиональными навыками и опытом руководящей работы» и направить материалы проверки Счётной палаты в Генеральную прокуратуру.

Профессор Юрий Качановский писал, что Бревнов зафрахтовал самолёт для доставки своей жены из США в Россию, за перелёт РАО ЕЭС заплатило 520 тысяч долларов. За 560 тысяч долларов для Бревнова и его жены на деньги РАО ЕЭС была куплена квартира в Москве, а также дача стоимостью около 1 млрд рублей. На доставку багажа было затрачено 70 млн рублей. Зарплата Бревнову была установлена в 16 тысяч долларов в месяц. При этом, как отмечал Качановский, в это же время на протяжении 6 месяцев не выплачивалась зарплата работникам Конаковской ГРЭС (одной из крупнейших в стране). К Бревнову обращались представители коллектива «Дальэлектросетьстроя» «с требованием оплатить выполненные работы для РАО „ЕЭС России“ хотя бы в размере, необходимом для погашения задолженности по заработной плате. Задержка её выплаты составляет более года. Сейчас наступили холода, наши дети разуты, раздеты, голодны, падают в голодные обмороки в школах».

Как отмечал журнал «Компания», «за время правления Бревнова долги РАО „ЕЭС“ перед федеральным бюджетом увеличились на 70 %, в полтора раза выросла задолженность по заработной плате и в два раза — обязательства перед Пенсионным фондом».

25 марта Бревнов подал в отставку. 3 апреля совет директоров РАО «ЕЭС России» принял отставку Бревнова, исполняющим обязанности генерального директора назначен его заместитель, работавший в энергетике с советских времён, Олег Бритвин.

6 апреля на внеочередном годовом собрании акционеров РАО председателем совета директоров компании избран опытный энергетик Виктор Кудрявый. Однако голосами иностранных акционеров в совет директоров были включены Бревнов и Анатолий Чубайс, претендующий на пост председателя правления. 27 апреля Виктор Кудрявый в интервью журналу «Профиль» отметил: «РАО ЕЭС переваривает то, что натворил Бревнов за время своего правления. А Бревнов — это уже забота не компании, а правоохранительных органов». 30 апреля совет директоров компании назначил Чубайса председателем правления.

Газета «Известия» писала, что «широкие привычки немцовского протеже» Бревнова на посту руководителя РАО ЕЭС обошлись государству в 7,5 миллиарда рублей.

Работа в компании Enron

После отставки Бревнов покинул Россию, стал генеральным директором «Enron Eurasia» и вице-президентом компании «Enron», правой рукой Кеннета Лея (признанного впоследствии виновным в мошенничестве). Ранее на посту председателя правления РАО ЕЭС Бревнов на экономическом форуме в Давосе заключил контракт с Enron на строительство в России электростанции стоимостью 55 млн долларов.

Бревнов читал лекции в США по приглашению руководства программы Гарвардского университета «Куда идёт Россия?», которая финансировалась штаб-квартирой Центра Карнеги в Нью-Йорке.

По состоянию на 2007 года был вице-президентом по развитию концерна «Integrys Energy Group». Его жена Гретчен Уилсон-Бревнова возглавляла евразийское отделение фонда «Вызов тысячелетия» (Millennium Challenge Corporation, MCC), отвечающее за программы фонда в Грузии. Фонд, созданный в 2004 году, финансируется правительством США.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=13060 Биографическая справка]
• [www.informacia.ru/dosye/1162-brevnov.html Бревнов Борис Анатольевич]

Отрывок, характеризующий Бревнов, Борис Анатольевич

– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.