Бучкури, Александр Алексеевич

Александр Алексеевич Бучкури
Дата рождения:	18 ноября 1870(1870-11-18)
Место рождения:	с. Бутурлиновка, Бобровский уезд, Воронежская губерния, Российская империя
Дата смерти:	5 июля 1942(1942-07-05) (71 год)
Место смерти:	Воронеж, РСФСР, СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Гражданство:	СССР СССР
Жанр:	живопись
Влияние:	Илья Ефимович Репин

Бучку́ри Алекса́ндр Алексе́евич (18 ноября 1870 года, сл. Бутурлиновка, Воронежская губерния — 5 июля 1942 года, Воронеж) — российский, советский художник-живописец.

Биография

Рождение, ранние годы

Отец Александра Бучкури был таганрогским купцом, греком турецкого подданства. С раннего детства мальчик жил в доме отчима А. И. Михельсона, человека интеллигентного, поощряющего стремления будущего художника к рисованию.

Личная жизнь

В 1906 году Александр Алексеевич обвенчался в Троицком Смоленском соборе в Воронеже с Вассой Иосифовной Епифанцевой, дочерью воронежского купца.

Становление

Учился в Воронежской бесплатной рисовальной школе (1893-97, у М. И. Пономарева, Л. Г. Соловьева), петербургской школе М. К. Тенишевой (1898-99), окончил Петербургскую Академию Художеств (1904; дипломная работа — «Смерть Дмитрия Самозванца»).

Ученик И. Е. Репина. В 1907 вернулся в Воронеж.

Расцвет, зрелые годы

Преподаватель в Воронежской бесплатной рисовальной школе (с 1909), Свободных художественных мастерских (1919-22), Художественно-промышленном изотехникуме (1923-29).

В 1920-е гг. один из организаторов филиалов Ассоциации художников революционной России и ОМАХР в Воронеже.

В 1933 г. Бучкури вел активную деятельность по организации «Союза художников ЦЧО», в которую входили художники Воронежа, Орла и Курска, и от Воронежа входил в президиум правления «Союза».

Конец жизни, смерть

В 1942 году, в период временной оккупации Воронежа, Александр Алексеевич Бучкури погиб от рук фашистских захватчиков.

Одна из жительниц города, знавшая художника, рассказывает, что в конце лета (в июле-августе) 1942 года группа воронежцев была приведена оккупантами в район Красноармейской улицы. В этой группе находился и Александр Алексеевич со своей женой, которую он поддерживал под руку. Высокий, в сером плаще, он очень выделялся в толпе. Вскоре все были расстреляны.

Есть и другие версии гибели художника. Некоторые воронежцы утверждают, что он был расстрелян в конце улицы Кольцовской. Другие утверждают, что художник Бучкури и его жена были расстреляны фашистами 5 августа 1942 года во дворе комендатуры на улице 9 Января. Вместе с ними были уничтожены два брата Вассы Иосифовны, а также музыкант Левинсон. Очевидцы утверждают, что долгое время во дворе комендатуры, среди кучи мусора, лежал диплом Академии художеств, выданный Бучкури.

Достижения

Премия им. А. И. Куинджи(1905)

Оценки

И. Е. Репин писал о Бучкури: «…он отличный художник, и я горжусь таким моим бывшим учеником».

Именем Бучкури названа улица в Воронеже.

Список произведений

Основные произведения: «Крестьянки» (1902, ГРМ), «Похороны» (1905, премия им. А. И. Куинджи, Одесский художественный музей), «Прачки» (1908), «Свадебный поезд» (1913, ВОХМ), «Автопортрет с семьей» (1915), серии портретов крестьянок (1910-16)."Завтрак на сенокосе" (1933), «Чаепитие» (1933), «У цирка» (1936), «Вывод» (1936), «Амазонки» (1937), «Автопортрет» (1941).

Библиография

• А. А. Бучкури. Жизнь и творчество: Воспоминания о художнике. — Воронеж, 1958;
• Лунева М. «Он отличный художник» // Берег. — 1996, 12 янв.;

Ссылки

Работы художника см.:

• [www.bogema-art.ru/popup.php?id=2456 «Цыганка»]
• bvf.ru/forum/attachment.php?attachmentid=582994&d=1256931977
• www.himstirka-magazine.ru/images/Images_prahki_kartini/Bochkuri.jpg

Отрывок, характеризующий Бучкури, Александр Алексеевич

– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…