Бянь-фа

Бянь-фа (кит. 辮髪 — «косички») — традиционная мужская причёска кочевых народов Великой евразийской степи, в XIX столетии в странах Запада и России ошибочно принимаемая за старинный «китайский обычай». Представляла собой чуб или косичку, которая заплеталась на затылке, макушке или висках.

Разновидности кос у народов Великой степи

Известна причёска маньчжуров, которые заплетали косу из трех пучков на затылке, оголяя лоб и виски. Их предшественники — кидани, носили такую же причёску на макушке. Среди знатных средневековых монголов (как мужчин так и женщин) были распространены причёски с двумя косами, которые заплетались на висках за ушами.

Бянь-фа в Китае

После завоевания Китая маньчжурами в 1644 году правительство маньчжурской династии Цин обязало все мужское население страны заплетать маньчжурские косы в знак покорности завоевателям. Ношение же традиционных для ханьцев длинных волос каралось смертью. Поэтому в тогдашнем Китае ходила поговорка: «тот, кто имеет голову, не имеет волос, тот кто имеет волосы, не имеет головы». Китайцы, которые протестовали против маньчжурского режима во времена Тайпинского восстания в 1856—1864 годы, подчёркнуто носили длинные волосы. Маньчжуры называли их «длинноволосыми» (кит. 長毛; «чанмао») или «волосатыми бандитами» (кит. 髮賊; «фацзэй»). Маньчжурские косы были отменены только после свержения маньчжурского режима китайцами в ходе Синьхайской революции 1912 года.

См. также

• Айдар (чуб) — традиционная причёска казахов.

Литература

• Непомнин О. Е. История Китая: Эпоха Цин. XVII — начало XX века. — Москва: Восточная литература, 2005.

Ссылки

• 辮髪 // 世界大百科事典 第２版.  (яп.)

Отрывок, характеризующий Бянь-фа

– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.