Великолепная семёрка (Лондон)
Магическая семёрка (англ. Magnificent Seven) — собирательное название для обозначения семи кладбищ, используемых жителями Лондона в XIX веке.
За первые пятьдесят лет XIX века население Лондона увеличилось больше, чем в два раза с 1 миллиона до 2.3 миллионов человек. В то же время захоронения в Лондоне проводились на маленьких церковных дворах, которые быстро стали опасными из-за переполнения, что могло привести к попаданию продуктов разложения в систему водоснабжения и вызвать эпидемии. Ходили истории о том, что при создании новых могил, которые рылись на месте уже существующего захоронения, тела из этих захоронений падали прямо в только что построенную канализационную систему.
В 1832 году парламент Великобритании принял законопроект, поощряющий создание частных кладбищ за пределами Лондона, а позже принял законопроект об окончательном закрытии для захоронений всех внутренних церковных дворов Лондона. В течение следующего десятилетия было создано семь кладбищ — «Магическая семёрка»:
- Кенсал-Грин (Kensal Green Cemetery) — 1832
- Кладбище Западного Норвуда — 1837
- Хайгейтское кладбище — 1839
- Кладбище парка Эбни — 1840
- Нанхэдское кладбище — 1840
- Бромптонское кладбище — 1840
- Кладбище Тауэр Хэмлетс — 1841.
Напишите отзыв о статье "Великолепная семёрка (Лондон)"
Ссылки
- [www.cemeteryfriends.org.uk/ Национальная федерация друзей кладбищ] Сохранение викторианских кладбищ и захоронений Англии (англ.)
- [www.darkdestiny.co.uk/ Фотографические исследования каждого из кладбищ лондонской Магической семёрки] (англ.)
Отрывок, характеризующий Великолепная семёрка (Лондон)
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
