Гадиев, Сека Куцриевич

Сека́ Куцри́евич Га́диев (осет. Гæдиаты Куыцырийы фырт Секъа; 1855 или 1857, село Нижний Ганиси в Гудском ущелье, Душетский уезд, Тифлисская губерния — 21 июля (3 августа) 1915, Владикавказ) — российский осетинский поэт и прозаик, классик осетинской литературы. Основоположник осетинской классической прозы.

Биография

Детство Сека провел в нужде и тяготах. Грамоте он научился в 18 лет. В 1872 году стал служить псаломщиком в Гудской церкви. Однако небольшое жалованье не могло обеспечить существование семьи из 8 человек, и в том же году Сека в поисках лучшей жизни переселился в Северную Осетию. Здесь он также продолжал служить псаломщиком в осетинских селениях. Однако материальное состояние семьи заметно не улучшилось. Его детям, как и ему самому, часто приходилось батрачить.

В 1912 году Сека поселился во Владикавказе.  

Писать Гадиев начал в конце семидесятых годов XIX века. Однако самоучкой, овладевшему грамотой горцу-крестьянину долго и упорно пришлось работать над расширением своих литературных знаний и грамотности.

Наиболее ярко и всесторонне талант писателя проявился на рубеже XIX-XX веков. С самого начала своей творческой деятельности Сека испытал сильное влияние поэзии Коста Хетагурова. Первый сборник стихотворений Гадиева «Осетинский пастух» вышел в свет в 1905 году. Он состоял из 25 стихотворений и 22 басен. С самого начала своей писательской деятельности Гадиев стоял на позициях реализма. Всю свою жизнь он провел в гуще трудового народа, среди бедноты. Непосредственно общаясь с массами, он прекрасно знал мысли и чаяния простых людей. Угнетенное положение народа, заветная мечта и стремление трудовых масс к светлому будущему нашли четкое отражение в стихотворениях Гадиева.

Многие стихи Сека посвящены вопросам нравственности и морали. Он выступал против пышных поминок, пьянства, воровства, лени.

Прекрасный талант Гадиева раскрылся главным образом в прозе. Он считается одним из зачинателей художественной прозы на осетинском языке. Основное место в прозе Сека Гадиева занимают рассказы, снискавшие писателю общенародное признание.

После трагической гибели 21 июля (3 августа) 1915 года был похоронен на Мещанском кладбище Владикавказа, близ Ильинской часовни, впоследствии преобразованной в храм. В советское время могила писателя была утрачена.

Его сын, Цомак Секаевич, также был известным писателем.

Ссылки

• [ossetia.ru/culture/literature/azau С. К. Гадиев. «Азау»] — один из наиболее известных рассказов Гадиева
• [web.archive.org/web/20071027210923/www.ossetia.ru/ir/azau «Азау», копия на WebArchive]
• [goragospodnya.ru/novosti/item/1280-u-sten-ilinskogo-xrama-vladikavkaza-sostoyalos-otkrytie-pamyatnika-seka-gadievu У стен Ильинского храма Владикавказа состоялось открытие памятника Сека Гадиеву]

Отрывок, характеризующий Гадиев, Сека Куцриевич

Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.