Голден-Бей (залив)
| Голден-Бей англ. Golden Bay | |
 | |
| 40°41′50″ ю. ш. 172°56′33″ в. д. / 40.69722° ю. ш. 172.94250° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-40.69722&mlon=172.94250&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 40°41′50″ ю. ш. 172°56′33″ в. д. / 40.69722° ю. ш. 172.94250° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-40.69722&mlon=172.94250&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Вышестоящие акватории | Тасманово море, Тихий океан |
| Страна |  Новая Зеландия |
| Тип | Бухта |
| Длина береговой линии | примерно 74 км |
 | |
| Залив Голден-Бей на карте острова Южный | |
Голден-Бей (англ. Golden Bay) — бухта в северной части новозеландского острова Южный. На берегу бухты расположен округ Голден-Бей.
Бухта Голден-Бей находится недалеко от места слияния вод Тасманова моря и залива Кука, который соединяет его с Тихим океаном. Длина Голден-Бей с севера на юг составляет около 45 км. Северной границей бухты является песчаная коса Фэруэлл-Спит, а южной — мыс Сепарейшен, входящий в состав Национального парка Абель-Тасман. За этим мысом расположен более крупный залив Тасман.
Северная часть бухты редко заселена. В южной части население преимущественно сосредоточено на небольших равнинах в устье реки Такака. Примерно посередине расположен небольшой город Коллингвуд. Среди других рек, помимо Такака, впадающих в бухту Голден-Бей, выделяется река Аорере.
В декабре 1642 года в бухте произошло первое столкновение между коренными жителями Новой Зеландии, маори, и европейцами, когда в Голдене причалило судно под командованием голландского путешественника Абеля Тасмана.[1] Из-за враждебного отношения со стороны местных жителей, противившихся высадке на берегу голландцев и убивших четырёх моряков, мореплаватель назвал бухту «бухтой Убийц» (англ. Murderers' Bay).[2] В 1770 году в бухте побывал английский мореплаватель Джеймс Кук, который включил её в состав бухты Блайнд-Бей, однако во время своего второго путешествия в 1773 году он идентифицировал её с открытой Тасманом «бухтой Убийц». В 1827 году по бухте проплыл французский путешественник Дюмон-Дюрвиль, который переименовал её в «бухту Резни» (англ. Massacre Bay).[2] Однако после того, как в 1842 году у города Такака были открыты месторождения угля, бухта была в очередной раз переименована, но уже в «Угольную бухту» (англ. Coal Bay). Своё современное название она получила только после открытия в 1857 году месторождений золота у города Коллингвуд.[2]
Напишите отзыв о статье "Голден-Бей (залив)"
Примечания
- ↑ [www.teara.govt.nz/NewZealanders/NewZealandPeoples/EuropeanDiscoveryOfNewZealand/2/ENZ-Resources/Standard/2/en Conflict at Murderers Bay] (англ.). Te Ara — the Encyclopedia of New Zealand. Проверено 6 апреля 2010. [www.webcitation.org/676miCPOp Архивировано из первоисточника 22 апреля 2012].
- ↑ 1 2 3 [www.teara.govt.nz/en/1966/golden-bay/1 Golden Bay] (англ.). An Encyclopaedia of New Zealand. Проверено 29 января 2010. [www.webcitation.org/676mj05jb Архивировано из первоисточника 22 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Голден-Бей (залив)
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
