Голохвастов, Георгий Владимирович
Георгий Владимирович Голохвастов (29 октября 1882, Ревель, ныне Таллин, Эстония — 15 июня 1963, Нью-Йорк) — русский поэт, один из самых значительных представителей русской поэзии первой волны эмиграции в США.
Содержание
Биография
Происходил из потомственных дворян Ярославской губернии. В 1902 окончил Пажеский корпус, служил в лейб-гвардейском Егерском полку, участвовал в Первой мировой войне. С конца 1916 служит в Генеральном штабе, в январе 1917, в чине полковника, командирован за границу. После октябрьского переворота принимает решение не возвращаться в Россию. С 1920 живёт в США.
В конце 1920-х годов (или несколько позже) был избран председателем Нью-йоркского русского Общества искусств и литературы, в 1937 — вице-председателем Американского Пушкинского комитета. Работал также в нескольких частных компаниях.
Творческая деятельность
Стал публиковаться уже в США, хотя писать стихи начал ещё в России. Дебютировал в 1924 в первом коллективном сборнике русских американских поэтов «Из Америки» (вместе с В. Ильяшенко, Д. Магула и Е. Христиани), куда, наряду с другими стихами Голохвастова, вошли около двух десятков септетов, или полусонетов — эту стихотворную форму, впервые применённую Владимиром Ильяшенко, Голохвастов в своём творчестве довёл до совершенства. В 1931 он издал целый том «Полусонетов», включивший триста септетов.
В 1938 вышло в свет главное произведение Голохвастова — эпическая поэма «Гибель Атлантиды» с иллюстрациями А. Н. Авинова[1]. Поэма проникнута историческими, философскими, теософскими, оккультными, мифологическими аллюзиями и доктринами. Поэма восходит как к европейским образцам эпического жанра — «Божественной комедии», «Освобождённому Иерусалиму», «Фаусту», — так и к произведениям Ницше, Шопенгауэра, Вл. Соловьёва, Тютчева.
Стихотворения 1930-х гг. вошли в сборники «Жизнь и сны» (1943) и «Четыре стихотворения» (1944). Также в 1944 году в «Новом журнале» опубликована поэма-стилизация «Святая могила», основанная на старинной крымской легенде.
Из поэтических переводов Голохвастова до недавнего времени были известны лишь перевод знаменитого стихотворения «Ворон» Э. А По (сб. «Четыре стихотворения») и переложение «Слова о полку Игореве» (1950). В сборник «Жизнь и сны» вошли переводы из Гейне, Шамиссо и др.
Посмертные издания
- Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма / Составление, подготовка текста В. А. Резвого; статья А. Воронина; послесловие Е. В. Витковского. — М.: Водолей Publishers, 2008. — 352 с. — (Серебряный век. Паралипоменон).
- Лебединая песня: Несобранное и неизданное / Сост. и подгот. текста В. А. Резвого. — М.: Водолей, 2010. — 352 с. — (Серебряный век. Паралипоменон).
Напишите отзыв о статье "Голохвастов, Георгий Владимирович"
Литература
Словарь поэтов Русского зарубежья. Под ред. В. Крейда. С. 77—78.- СПб.: РХГИ, 1999. - 470 с. ISBN 5-87516-249-X
Воронин А. А. Русский эпос об Атлантиде Георгия Голохвастова и Атлантическая Традиция // Голохвастов Г. В. Гибель Атлантиды. Стихотворения. Поэма. М.: Водолей, 2008.
Воронин А. А. «Гибель Атлантиды» Георгия Голохвастова // Дельфис. 2009. № 2.
Ссылки
- [www.antibr.ru/dictionary/ae_golohv_k.html Биографическая статья В. Крейда]
- [www.vekperevoda.com/1855/golohvasov.htm Георгий Голохвастов] на сайте «Век перевода»
Примечания
- ↑ [www.kinseyinstitute.org/services/gallery/russia/img.php?a=av&i=10 The fall of Atlantis : from a series of graphic impressions of the poem by George V. Golokhvastoff]
См. также
Отрывок, характеризующий Голохвастов, Георгий Владимирович
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
