Гурхан

Гурхан — титул государей кара-китаев. Согласно мусульманским источникам, это слово будто бы означает «хан ханов» (хāн-и хāнāн). Григорьев (Риттер — Григорьев, Восточный Туркестан, вып. I, стр. 398) отвергает это толкование и сближает гурхан с монгольским гюрген («зять»); основатель государства кара-китаев будто бы принял этот титул как родственник прежних императоров из династии Ляо. Какие-либо сведения в источниках, на которых могло бы основываться это мнение, до сих пор не приведены; столь же мало известно, в какой степени язык кара-китаев был родствен монгольскому или заимствовал монгольские слова и может ли форма гурхан вместо гюрген быть объяснена какими-либо фонетическими особенностями этого языка; персидские известия о кара-китаях свидетельствуют даже, что при дворе гурхана понятие «зять» обозначалось китайским словом фума. Гурханом в первые годы XIII века называл себя, очевидно подражая государям кара-китаев, Джамуха, противник Чингис-хана; позднее этот титул, по-видимому, более не встречается.

Литература

• Бартольд В. В. [www.akademic-bartold.ru/node/682 Гурхан] // Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Наука, 1968. — Т. V: Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. — С. 528.

Отрывок, характеризующий Гурхан

Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.