Гётц, Герман

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Герман Гётц

Герман Гётц (нем. Hermann Goetz; 7 декабря 1840, Кёнигсберг — 3 декабря 1876, Хоттинген, ныне в составе Цюриха) — германский композитор.

Сын торговца. Начал регулярно заниматься музыкой только в возрасте семнадцати лет, до этого пытался изучать математику, полностью оставив её только после трёх семестров в Консерватории Штерна, где его педагогами были сам Штерн (дирижирование), Ганс фон Бюлов (фортепиано) и Гуго Ульрих (композиция и контрапункт). Окончив консерваторию в 1862 году, Гётц на следующий год был назначен органистом в Винтертуре в Швейцарии, где работал и преподавал до 1872 года. Одной из его работ была опера «Укрощение строптивой» на основе одноимённой пьесы Шекспира. Спустя несколько лет после создания она была поставлена в Мангейме (в октябре 1874 года) и имела огромный успех, будучи поставленной вскоре во всех крупнейших немецких театрах. Это событие сделало Гётца известным во всей Германии, но менее чем через два года он умер от туберкулёза.

Его вторая опера, «Франческа да Римини», осталась лишь фрагментом, но, согласно его завещанию, была закончена Эрнстом Франком и поставлена в 1877 году. Также наследие Гётца включает два фортепианных и скрипичный концерты (все три в наше время записаны), ряд композиций камерной музыки, ораторий и сонат.

Напишите отзыв о статье "Гётц, Герман"



Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гётц, Герман

– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.