Джакомо да Виньола

Запрос «Виньола» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Джакомо да Виньола

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джакомо Бароцци да Виньола (Il Vignola; наст. имя Якопо де Бароцци; 1507—1573) — итальянский теоретик и архитектор позднего Ренессанса.

Ранние годы

Родился в маленьком городке Моденского герцогства — Виньоле. Свой творческий путь начинает в Болонье, где занимается живописью и одновременно выполняет по частным заказам рисунки для инкрустаций. Однако, по его собственным убеждениям, живопись не была его призванием. Большой интерес он проявляет к архитектуре и в связи с этим изучает правила перспективных построений.

Работы 1530-х-1540-х гг

В 1530 году Виньола переезжает в Рим, где некоторое время проходит обучение у Бальдассаре Перуцци и занимается изучением античных памятников. В это же время он начинает работать над трактатом «Правило пяти ордеров архитектуры» (итал. Regola delli cinque ordini d’architettura). По рекомендации папского зодчего Меличини, Виньола поступает в Витрувианскую академию (Accademia vitruviana della Virtù), которую затем и возглавит в период расцвета своей творческой деятельности.

В 1540 году после знакомства с архитектором французского короля Франциска I, вместе с Франческо Приматиччо Виньола отправляется во Францию, где совместно с Себастьяно Серлио они работают на строительстве дворца в Фонтенбло. Помимо этого Виньола делает бронзовые копии и слепки античных скульптур.

Вернувшись в 1543 году в Болонью, в течение четырёх лет (1543—1547) Виньола строит несколько небольших сооружений, среди которых палаццо Бокки, Фрокки и Каза Массеи . Все они вполне оригинальны по своей архитектурной организации, их наружный облик отличает простота исполнения, планы по большей части симметричны.

В это же время Виньола принимает участие в конкурсе создания проектов фасада для недостроенной базилики Сан-Петронио, строит судоходный канал от реки По к Болонье и мост через реку Самоджа.

С 1547 года Виньола, уже известный мастер, возводит в окрестностях Рима несколько церквей, среди которых — церковь в Маццано, Санта-Кристина (итал. chiesa di Santa Cristina), Сан-Оресто и Мадонна дель Пьано (итал. сhiesa di Madonna del Piano). Здесь нет ещё и следа барочных тенденций. Виньола использует простые планы, сдержанные композиции и минимум декоративных средств.

Вилла Джулия

В 1550—1555 годах Виньола вновь работает в Риме, главным образом над строительством и обустройством виллы Папы Юлия III — так называемой виллы Джулия. Совместно с Виньолой над заказом папы работали Бартоломео Амманати и Джорджо Вазари.

Архитектурный ансамбль виллы состоит из нескольких закрытых помещений и анфилады замкнутых дворов с портиками, камерным нимфеем с водоёмами и садом, связанных разнообразными переходами и лестницами. Из элементов, слагающих ансамбль виллы, наиболее спокойным и близким к классике является внешний фасад главного здания, в декоре которого присутствуют основные средства архитектурного оформления: полуколонны, пилястры, ниши и руст. Остальные участки стены оставлены практически гладкими. Подобное неравномерное распределение композиционных средств, а также динамика живописно сменяющихся сценических перспектив всего ансамбля являются признаками барочных тенденций. Кроме того, склонность Виньолы к необычным элементам и криволинейным очертаниям (дугообразные и овальные планы), казалось бы, связывают архитектора с течением маньеризма, к которому, всё же его творчество (вопреки мнению некоторых исследователей) отнести нельзя.

Неподалеку от виллы Джулия, к 1554 году Виньола возводит небольшую церковь Сант-Андреа виа Фламиниа (итал. сhiesa di Sant’Andrea sulla via Flaminia). Её главный фасад выглядит так, «будто на гладкой поверхности стены исполнен четко прорисованный чертеж античного портика». Однако прямоугольный объём храма впервые был увенчан овальным куполом. Во внутреннем облике церкви нефы были перебиты стенами. Впоследствии, в эпоху распространения барокко, подобные динамичные планы получат широкое распространение.

Около 1555 года Виньола приступает к проектированию виллы Фарнезе на Палатине, реализуя себя в области садово-парковой архитектуры. От грандиозного ансамбля сохранился лишь входной портал и верхний фонтан.

Вилла Фарнезе в Капрароле

К 1558 году Виньола получает от кардинала Александра Фарнезе заказ на строительство замка Капрарола близ Витербо. Первоначально над данным проектом работали Перуцци и Антонио Сангалло Младший, однако им не удалось завершить строительство. Замок Капрарола близ Витербо — одно из наиболее известных сооружений Виньолы в области дворцовой архитектуры. К 1573 году, сохранив первоначальный пятиугольный план замка с круглым внутренним двором на фундаменте настоящей крепости, Виньола придал ему вид роскошного жилища дворцового типа.

Композицию фасадов замка, украшенных ордером, отличает присущая классике благородная сдержанность и величие. Впечатление усиливает и территориальное положение замка на склоне высокого холма. Со строгим внешним обликом замка контрастирует внутренний двор, с двумя ярусами кольцевых арочных галерей, перекрытых сводами. Для подъёма на второй этаж служит размещённая в одном из углов замка эффектная винтовая лестница, опирающаяся на парные колонны. В её композиции великолепно выражена барочная идея вечного движения. Ещё одна система широких лестниц соединяет замок с внешним парком, к изящному садовому павильону — «казино».

Таким образом, этот период творчества Виньолы характеризует сочетание глубокого интереса к античной классике и введение протобарочных архитектурных приемов. Архитектор сделал важный шаг в разработке новых типов сооружений — виллы, предназначенной для отдыха, загородного замка-дворца и нового типа церковного здания.

Ещё одной грандиозной, но незаконченной работой является палаццо Фарнезе в Пьяченце. Этот проект, начатый в 1558 году Чезаре Пачотти, был передан Виньоле после того, как строительство свернули из-за переезда Пачотти во Францию.

После смерти Микеланджело в 1564 году, Виньола занимался работами по возведению двух малых куполов собора Святого Петра. Для того, чтобы замыслы Микеланджело были воплощены без каких-либо изменений за ходом работ, по приказу папы, наблюдал Джорджо Вазари.

Церковь Иль Джезу

В 1568 году было начато наиболее известное произведение Виньолы в области церковной архитектуры — главная церковь Ордена Иезуитов Иль Джезу (итал. сhiesa del Sacro Nome di Gesù). Архитектор намеренно отказывается от центрической схемы Высокого Возрождения и вновь возвращается к базиликальному типу раннехристианских церквей Рима. После смерти Виньолы строительство завершил Джакомо делла Порта в 1584 году. Эта церковь считается первым храмом Рима, построенном в стиле барокко. Её композиция на долгое время стала каноном для храмов иезуитского ордена, строившихся по всей Европе и в колониях.

Одно из последних произведений Виньолы — небольшая церковь Санта-Анна деи Палафреньери (итал. Chiesa di Sant’Anna dei Palafrenieri), строительство которой было начато в 1572 году. Здесь архитектор вновь экспериментирует с овальным куполом, ставя его на этот раз, над овальным кораблем.

Фонтаны

В творческой практике Виньолы его фонтаны (на площади делла Рокка в Витербо, в Баньяйе и др.) занимают особое место. «Чрезвычайно разнообразные по замыслу и форме, нередко тонко противопоставляющие строго тектоническую композицию динамике льющейся воды», они удачно обыгрывают тему вечного движения и позволяют ощутить признаки динамичного барокко.

Теоретические труды

Из теоретических трудов Виньолы наибольшую известность получил его трактат «Правило пяти ордеров архитектуры» (итал. Regola delli cinque ordini d’architettura), в основу которого положено доскональное изучение античных памятников и трактата Витрувия. Практический характер и простота изложения данного сочинения обусловил его популярность среди архитекторов вплоть до середины XIX в. Впервые трактат был опубликован в Риме в 1562 году.

Другой важный трактат Виньолы «Практические правила перспективы» (итал. Le due Regole della prospettiva pratica) был опубликован посмертно в 1583 году Игнацио Данти.

Характеристика творческой деятельности

Несмотря на то, что в ряде случаев возведение некоторых сооружений он вел в соавторстве с другими мастерами, Виньола сумел сохранить свой индивидуальный стиль, явственно различимый в его произведениях, которые отличают классически ясные и уравновешенные композиции.

Творчество Виньолы «во многом ещё близко классическим принципам Возрождения, но многие композиционные приемы мастера получили широкое распространение лишь позднее. Так, в барочной архитектуре были подхвачены динамические качества и глубинное развитие композиций, его умение работать с большими архитектурными массами, а строгая логичность его ордерных композиций сыграла большую роль в архитектуре классицизма по всей Европе».

Хронология жизни и Основные работы

• С 1530 года — работал в Риме. Помогал Бальдассаре Перуцци при строительстве Бельведера в Ватикане;
• 1541—1543 гг. Работал на строительстве дворца Фонтенбло во Франции совместно с Приматиччо и Серлио. Изготовлял бронзовые копии и слепки античных скульптур.
• 1546 г. Возвращается в Италию.
• 1546—1547 гг. Работает в Болонье в должности главного архитектора по достройке базилики Сан-Петронио, соорудил мост через реку Самоджа и судоходный канал от реки По к Болонье, портик деи Бланки (dei Blanchi). Возвел ряд дворцов, среди которых Палаццо Бокки, Фрокки, Каза Массеи и др.
• С 1547 г. Возводит в окрестностях Рима несколько церквей, среди которых — церковь в Маццано, Санта-Кристина, Сан-Оресто и Мадонна дель Пьано.
• 1550—1555 гг. Строительство Виллы Джулия в Риме.
• 1552—1554 гг. Сотрудничал с Микеланджело на строительстве собора Святого Петра
• 1554 г. Церковь Сант-Андреа на виа Фламиниа. Проект крепости в Норчии.
• 1555 г. Начало работ по сооружению Виллы Фарнезе на Палатине.
• 1558 г. Строительство виллы Фарнезе в Пьяченце.
• 1559—1573 гг. Виньола ведёт масштабные работы по перестройке замка Капрарола и придаёт ему вид великолепной загородной резиденции.
• 1561 г. Внешний фасад Порта дель Пополо — городских ворот Рима.
• 1562 г. Издание в Риме главной теоретической работы Виньолы — «Правила пяти архитектурных ордеров»
• 1564 г. Возводит два малых купола собора Святого Петра. Фактически становится главным руководителем строительства (официально с 1571 г.).
• С 1566 г. Строит виллу епископа Гамбара (позднее Ланте) и фонтан в Витербо.
• С 1568 г. Церковь Иль Джезу. Была закончена в 1584 г. архитектором Джакомо делла Порта после смерти Виньолы.
• 1572 г. Начало строительства церкви Санта-Анна деи Палафреньери.
• Последняя крупная работа — проект церкви для Эскориала (не сохранился).

Галерея

• Villa Giulia cortile 1040216-7.JPG

  Национальный музей вилла Джулия

• Caprarola 002.jpg

  Вилла Фарнезе

• Flaminio - Chiesa di Sant'Andrea del Vignola 3.JPG

  Сант-Андреа-ин-виа-Фламиниа

• Chiesa gesu facade.jpg

  Иль-Джезу

• Bazylika Santa Maria degli Angeli Asyż.jpg

  Санта-Мария-дельи-Анджели (Ассизи)

Ссылки

• [kannelura.info/?tag=vignola Джакомо да Виньола]. Коллекция архитектурных планов. Проверено 28 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Джакомо да Виньола

Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.