Диолк

Диолк (др.-греч. Δίολκος) — дорога-волок длиной 6 км и шириной 3-4 м, мощёная каменными плитами с глубокими желобами, в которые помещали деревянные полозья, смазанные жиром. Диолк пересекал Коринфский перешеек и соединял два его порта — Кенхреи и Лехей. И, хотя по диолку волоком перетаскивали лёгкие военные и небольшие торговые корабли, всё же было более выгодным перетаскивать сам товар на тележках, которые толкали рабы. Эта дорога была построена в VI в. до н. э. и использовалась по назначению вплоть до IX в.

Диолк был значительно усовершенствован при Периандре, во время его тирании (правления) в VII — начале VI века до нашей эры, что позволило получать городу-государству Коринфу сверхдоходы и полностью отменить налоги в самом городе.

Подробности

В античные времена (I тыс. до н. э.) вокруг греческих полисов (городов) сложилась бурная морская торговля и множество товаров нужно было везти из Финикии, Египта, а также черноморских, ионических (современное западное побережье Турции), итальянских, сицилийских, африканских (Киренаика и Навкратис) и других колоний греков, сложившихся в VIII—VI веках до н. э. практически по всему Средиземноморью из-за перенаселения в греческих метрополиях.

Все мореплавания проходили невдалеке от берега и попасть с востока на запад (или наоборот) по морю можно было только через Грецию двумя путями — мимо мыса Малея и через Коринфский перешеек, перетащив корабль через него по постоянному волоку. Мыс Малея находится на южной оконечности Пелопоннесского полуострова и издавна пользовался дурной славой из-за сильных ветров и нагоняемых ими волн. Объясняется это тем, что в этой точке сходятся несколько линий движения атлантических циклонов, из-за чего шанс встретиться с циклоническими ветрами очень велик. Древние суда не могли противостоять сильному ветру, и он грозил унести их в море или разбить о скалы, а высокие волны могли перевернуть их или затопить водой.

Поэтому у Диолка как единственного безопасного путепровода между и Эгейским и Ионическим морями не было альтернатив. Периандр углубил, расширил и усовершенствовал волок, облицевал его мрамором и построил гавани с двух сторон от него, сделав Диолк чрезвычайно прибыльным сооружением, введя налог на транспортировку кораблей.

В настоящее время рядом с Диолком построен Коринфский канал.

См. также

• Периандр
• Древняя Греция
• Коринф
• Коринфский канал

Литература

• Cook, R. M. (1979), "[dx.doi.org/10.2307%2F630641 Archaic Greek Trade: Three Conjectures 1. The Diolkos]", The Journal of Hellenic Studies Т. 99: 152–155, DOI 10.2307/630641 
• Drijvers, Jan Willem (1992), "Strabo VIII 2,1 (C335): Porthmeia and the Diolkos", Mnemosyne Т. 45: 75–78 
• Fraser, P. M. (1961), "[dx.doi.org/10.2307%2F3855873 The ΔΙΟΛΚΟΣ of Alexandria]", The Journal of Egyptian Archaeology Т. 47: 134–138, DOI 10.2307/3855873 
• Lewis, M. J. T. (2001), [www.sciencenews.gr/docs/diolkos.pdf "Railways in the Greek and Roman world"], in Guy, A. & Rees, J., Early Railways. A Selection of Papers from the First International Early Railways Conference, сс. 8–19 (10–15), <www.sciencenews.gr/docs/diolkos.pdf> 
• MacDonald, Brian R. (1986), "[dx.doi.org/10.2307%2F629658 The Diolkos]", The Journal of Hellenic Studies Т. 106: 191–195, DOI 10.2307/629658 
• Raepsaet, Georges & Tolley, Mike (1993), "[dx.doi.org/10.3406%2Fbch.1993.1679 Le Diolkos de l'Isthme à Corinthe: son tracé, son fonctionnement]", Bulletin de Correspondance Hellénique Т. 117: 233–261, DOI 10.3406/bch.1993.1679 
• Verdelis, N. M. (1956), "Der Diolkos am Isthmus von Korinth", Mitteilungen des deutschen Archäologischen Instituts, Athenische Abteilung Т. 71: 51–59 
• Verdelis, N. M. (1957), "[dx.doi.org/10.3406%2Fbch.1957.2388 Le diolkos de L'Isthme]", Bulletin de Correspondance Hellénique Т. 81: 526–529, DOI 10.3406/bch.1957.2388 
• Verdelis, N. M. (1958), "Die Ausgrabungen des Diolkos während der Jahre 1957–1959", Mitteilungen des deutschen Archäologischen Instituts, Athenische Abteilung Т. 73: 140–145 
• Werner, Walter (1997), "[dx.doi.org/10.1111%2Fj.1095-9270.1997.tb01322.x The largest ship trackway in ancient times: the Diolkos of the Isthmus of Corinth, Greece, and early attempts to build a canal]", The International Journal of Nautical Archaeology Т. 26 (2): 98–119, DOI 10.1111/j.1095-9270.1997.tb01322.x 

Ссылки

• [www.sailingissues.com/corinth-canal-diolkos.html Статья о Коринфском канале с фотографиями и картой] (англ.)
• [city-of-loutraki.gr/diolkos-corinth-canal Статья о Диолке с фотографиями] (англ.)

Отрывок, характеризующий Диолк

– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.