Длинные стены

Длинные стены (др.-греч. Μακρά Τείχη) — в Древней Греции фортификационные сооружения, соединявшие город, расположенный на расстоянии от моря, с его портом, или портами. Благодаря этому горожане могли выдерживать длительные осады с суши, имея возможность поставлять продовольствие и другие товары морем.

Коринф соединялся длинными стенами с Лехеоном (или Лехе), Афины — с Пиреем и Фалероном. Мегарцы, с помощью афинян, построили стены между Мегарами и Нисеей, аргивяне — между Аргосом и Темением. Собственные «длинные стены» были также в Патры и Миляс. Самыми известными «длинными стенами» считались афинские.

Афинские длинные стены

В Древних Афинах строительство грандиозных стен вокруг собственно города и морского порта в Пирее по совету Фемистокла начали в 460 г. до н. э, во времена правления Кимона, после нашествия персов под предводительством Ксеркса. В случае осады длинные стены могли не дать врагу отрезать Афины от морских поставок и превращали город в неприступную крепость.

Спартанцы были озабочены строительством подобных сооружений, поскольку считали, что афиняне готовятся к войне. В 431 г. до н. э демократическая группировка Керкиры (колония Коринфа) обратилась за помощью к Афинам, чтобы прийти к власти. Это вызвало гнев Коринфа. Будучи союзником Спарты, Коринф настоял на войне с Афинами. Спартанцы, поддержанные членами Пелопоннесского союза, объявили войну афинянам и другим членам Делосского союза, и в тот же год мощное спартанское войско вторглось в Аттику.

Афинские длинные стены были впервые разрушены после поражения афинян в Пелопоннесской войне около 404 г. до н. э. Установленный спартанцами в Афинах олигархический режим «тирании тридцати» в 403 г. до н. э. был свергнут демократами, возглавляемыми Фрасибулом. Афины умело использовали противоречия, возникшие между Спартой и Персией, а стараниями стратега Конона Афины снова получили возможность создать собственный флот. Разрушенные длинные стены были восстановлены.

Окончательно длинные стены в Афинах разрушил в 86 г. до н. э. римский полководец Луций Корнелий Сулла. Доныне сохранились лишь фрагменты.

Мегарские длинные стены

В Мегарах длинные стены начали строить вскоре после 460 г. до н.э., когда город вышел из состава Пелопоннесского союза и обратился за помощью к афинянам. Собственно и самим строительством занимались афиняне. Стены выдержали многолетнюю осаду во время войны с Коринфом и Спартой, однако для самих горожан стали своеобразным символом афинской оккупации. Тем более, что после разрыва отношений с Афинами их гарнизон задержался в Нисе и оставил её только после заключения 30-летнего мира (446 г. до н.э.).

С началом Пелопоннесской войны (431 г. до н.э.) стены защищали мегарян уже от самих афинян. И хотя те сами их строили, взять штурмом творение своих рук не смогли. Лишь в 424 году до н.э. результате заговора афинский отряд попал внутрь — но лишь потому, что ему открыли ворота. После этого стены были разрушены местными жителями с помощью спартанцев.

В 340 г. до н.э, остерегаясь Филиппа Македонского, который в то время находился с войском в Фокиде, мегарцы вновь обратились за помощью к афинянам. Те прислали отряд под предводительством Фокиона, который помог восстановить длинные стены. В 307 до н.э. Деметрий Полиоркет взял Мегары штурмом и разрушил стены — теперь уже навсегда.

Литература

• G.E.M. de Ste. Croix. The Origins of the Peloponnesian War. Duckworth and Co., 1972. ISBN 0-7156-0640-9
• Fine, John V. A. The Ancient Greeks: A Critical History. Harvard University Press, 1983. ISBN 0-674-03314-0
• Hornblower, Simon and Spawforth, Anthony ed. The Oxford Classical Dictionary. Oxford University Press, 2003. ISBN 0-19-866172-X
• Kagan, Donald. The Peloponnesian War. Penguin Books, 2003. ISBN 0-670-03211-5
• Kagan, Donald. The Outbreak of the Peloponnesian War. Cornell, 1969. ISBN 0-8014-9556-3
• Conwell, David H. Connecting a City to the Sea: The History of the Athenian Long Walls. Brill NV, 2008. ISBN 978-90-04-16232-7

Отрывок, характеризующий Длинные стены

– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами: