Шапюи, Жан Жозеф
| Жан Жозеф Шапюи | |
Jean-Joseph Chapuis  | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: |
Франция |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Жан Жозеф Шапюи (фр. Jean-Joseph Chapuis, 1765—1864) — брюссельский краснодеревщик эпохи ампира, работавший, в числе прочего, над интерьерами Лакенского дворца.
Биография
Жан Жозеф Шапюи родился и умер в Брюсселе в 1765 г. и 1864 г. соответственно. Учился в Париже, где и получил диплом магистра, позволяющий использовать собственное клеймо. Учился ремеслу в мастерской знаменитой семьи Жакоб, работавшей по заказам французского королевского двора.
Около 1795 г. Шапюи открыл в родном городе мастерскую, просуществовавшую до 1830 г., и на все предметы мебели собственного производства ставил клеймо в одном или нескольких местах. Когда в Париже появились первые труды по истории французского мебельного искусства XVIII века, владельцем клейма сочли его тезку Клода Шапюи, простого купца, сведений о котором не сохранилось, хотя он и лишил известности настоящего автора.
Именно эта ошибка объясняет, почему Жан Жозеф Шапюи был забыт и собрания государственных музеев, как в Бельгии, так и за границей (за исключением музея Дома Мясников (Vleeshuis) в Антверпене), включают лишь несколько разрозненных предметов мебели его работы, не позволяющих по достоинству оценить все многообразие его творений.
В музее брюссельского округа Сен-Жосс-тен-Нооде представлено несколько предметов мебели, помеченных клеймом Шапюи, из коллекции страстного любителя стиля ампир Жозефа Адольфа ван Кутсема, пополнившейся двумя примечательными экспонатами в 1865 г. во время посмертной распродажи имущества Шапюи. Но даже эта коллекция не отражает все грани таланта мастера-краснодеревщика.
Творения
Что касается Королевского музея искусства и истории, в его собрании также долгое время был представлен только один предмет мебели с фирменным клеймом — стул для гардеробной комнаты, входивший в состав имущества, переданного бельгийскому государству в 1915 г. по завещанию Изабеллы и Элен Готшальк (Isabelle, Hélène Godtschalck).
Музей получил тогда великолепные коллекции фарфора из города Турне, металлических ювелирных изделий, часов и математических инструментов, а также несколько предметов мебели, не представляющих особого интереса, и указанный выше стул работы Шапюи. В XVIII веке их называли стульями для уборной, и это название сохранилось до наших времен. Изготовлением таких предметов мебели обычно занимаются столярные мастерские, а не краснодеревщики.
Однако, когда в 1805 г. Шапюи принял участие в проведении экспертизы мебели дворца Лакен, он использовал другой термин, «стул для гардеробной комнаты», и именно этот термин был внесен в 1815 г. в перечень посмертного имущества императрицы Жозефины в Мальмезоне. В обоих случаях речь идет о резиденциях коронованных особ, где обязательно предусматривается наличие гардеробной комнаты, прилегающей к спальне, в которой можно было поставить дорогую мебель. Приведенное ниже описание подтверждает, что предмет мебели, полученный по завещанию Изабеллы и Элен Готшальк, относится именно к категории «стульев для гардеробной комнаты».
Стул отделан шпоном красного дерева, он состоит из двух частей разной глубины, установленных друг на друга, с двумя ручками по бокам для переноски. Верхняя часть меньшей глубины выполнена в виде шкафчика со «шторкой» из вертикальных планок из красного дерева вместо дверцы: планки наклеены на серое полотно, и шторка сдвигается горизонтально вправо, сворачиваясь в рулон. Передняя панель нижней части выдвигается вперед с помощью большого позолоченного медного кольца, закрепленного в пасти льва. Неподвижную раму нижней части украшают две бронзовые женские головы с патиной, установленные на высоких подставках.
Заметим, что в нижней части поставок отсутствует изображение голых ступней и это характерно также и для кроватей и ночных столиков, выпущенных мастерской Шапюи в этот период. Справа и слева от деревянной шторки стул украшен изящными инкрустациями красного и лимонного дерева, изображающими лук с ослабленной тетивой и пересекающую его стрелу. Согласно традиционной практике этого периода творчества Шапюи, он выполнил на верхней панели и на крышке сиденья небольшую инкрустацию темного дерева с тонкой медной сеткой вокруг.
Силуэт мебели и манера декорирования, будь то подставки с головами, получившие широкое распространение, или инкрустации с медной сеткой и другие элементы, являющиеся отличительной чертой Шапюи, позволяют установить время изготовления: период консульства или начала империи (1799—1810 гг.). Учитывая тщательность исполнения, этот предмет мебели следует отнести к разряду «стульев для гардеробной комнаты».
Расцвет мастерской Жана Жозефа Шапюи, в течение которого у него работало «до двадцати рабочих и более» согласно тексту королевского патента, приходится на период вхождения бельгийских земель в состав Французской империи. И на рынке чаще встречаются предметы мебели именно этого периода. Три новых экспоната музея также относятся к эпохе наполеоновского ампира.
Напишите отзыв о статье "Шапюи, Жан Жозеф"
Литература
- A.-M. Bonenfant- Feytmans. Les meubles de l'ébéniste Jean-Joseph Chapuis.
Отрывок, характеризующий Шапюи, Жан Жозеф
– Любите ли вы меня?– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
