Зверь, выходящий из моря
| Зверь, выходящий из моря | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Витаутас Жалакявичюс |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
107 мин |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
«Зверь, выходящий из моря» — литовский фильм режиссёра Витаутаса Жалакявичюса, снятый в 1992 году по рассказу Евгения Замятина «Наводнение».
«И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя…» (Откр. 13:1, 2).
Сюжет
Петроград, 20-е годы XX века. Рабочий Трофим и его молодая жена Софья живут достаточно неплохо, однако в их семье есть серьёзная проблема — нет детей. Когда от тифа умирает сосед-столяр, они удочеряют его единственного ребёнка — тринадцатилетнюю Ганьку. Однако повзрослев, девица начинает сожительствовать с приёмным отцом. Правда открылась, но в доме ничего не изменилось, любовники живут открыто, не обращая внимания на присутствие Софьи.
Доведённая до отчаяния сложившимся в доме положением, Софья топором убивает Ганьку и во время наводнения прячет её тело. Трофим заявляет о пропаже в милицию, однако тело так и не находят. Тем временем Софья наконец беременеет, чем Трофим вполне утешается. После родов женщина неожиданно сознаётся в совершённом деянии, однако в итоге Трофим решает взять вину на себя. Впрочем, следователь сомневается, что преступление вообще имело место.
В ролях
- Елена Трепетова-Костич — София
- Костас Сморигинас — Трофим
- Аста Мотузайте — Ганька/Агафья
- Аста Жукаускайте — Ганька в детстве
- Татьяна Куцевич — Пелагея
- Арвидас Лебелюнас — Андрей
- Валентин Троцюк — проповедник
- Кристина Казлаускайте — доктор
- Повилас Будрис — следователь
- Татьяна Гензель — первый доктор
- Альгис Будзинскас — во дворе
- Юстас Визгирдас — сын Пелагеи
- Мантас Забулионис — сын Пелагеи
Напишите отзыв о статье "Зверь, выходящий из моря"
Ссылки
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=2316 «Зверь, выходящий из моря»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
| ||||||
Отрывок, характеризующий Зверь, выходящий из моря
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
