Зинга Мбанди Нгола

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Зинга Мбанди Нгола или Нзинга Мбанди Нгола или Жинга Мбанди Нгола Анна или Зинга-Банди (нем. Zhingor, Zingha-Bandi, англ. Ann Nzinga Mbande; ок. 1582 — 17 декабря 1663) — правительница государства Ндонго (Ангола) с 1624 или 1623 гг. и Матамбы с конца 20-х гг. XVII века.

Дочь негритянки и чернокожего правителя Мбанди, которого португальцы лишили большей части его владений. Его сын, Нгола Мбанди, унаследовав престол, умертвил сына Зинга, но сам был ею отравлен в 1624 году Захватив в свои руки власть, Зинга, незадолго перед тем, из политических соображений, принявшая крещение под именем Анна (в честь жены португальского губернатора)[1], стала стремиться к уничтожению могущества португальцев в южной Африке.

Объединившись с голландцами, воинственными племенами Гиага и королём Конго, она в 1624 году напала на португальцев и разбила их (в Луанде было сожжено 6 португальских кораблей). Целью её было добиться эвакуации португальских портов из страны, построенных к тому времени (например, Мбака).

В 1648 году дон Сальвор Корреа нанес поражение голландцам и дошёл до центра владений Зинги. Королева долго продолжала неравную борьбу и, доведенная до крайности, предпочла отречься от престола (1655 г.), чем признать себя вассалом Португалии. Зинга уничтожила полигамию, основала большой город, который хотела сделать своей столицей.

Зингу упоминает в «Философия в будуаре» маркиз де Сад, приписывая ей содержание мужского гарема, членов которого она якобы казнила после единственной проведённой с ней ночи.

Напишите отзыв о статье "Зинга Мбанди Нгола"



Примечания

  1. Львова Э. С. История Африки в лицах — М.:Муравей, 2001
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Зинга Мбанди Нгола

– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.