Зоя Карбонопсина
| Зоя Карбонопсина | |
| Ζωή Καρβωνοψίνα | |
 | |
| Константин VII и Зоя | |
|---|---|
| Дата смерти: |
после 919 |
| Место смерти: | |
| Супруг: | |
| Дети: | |
Зоя Карбонопсина (греч. Ζωή Καρβωνοψίνα — «Угольноокая»; ? — после 919) — четвёртая жена византийского императора Льва VI, мать императора Константина VII и регент (914—919) при нём.
Жизнеописание
Происхождение Зои однозначно неизвестно, считается, что она происходила из аристократической византийской семьи и приходилась родственницей летописцу Феофану[1]. Император Лев VI сошёлся с ней после смерти его третьей жены Евдокии (901 год) и «была Зоя четвертой царской женой и пребывала во дворце с царем невенчанной»[2]. Такое её положение объясняется запретом в Православии вступать в брак более трёх раз.
В конце 905 году Зоя родила Льву VI долгожданного сына, «а во время родов явилась на небе комета, лучи на восток испускавшая, сиявшая сорок дней и ночей»[2]. Многие епископы сопротивлялись желанию Льва узаконить младенца, утверждая, что «рожденье ребенка не могло сделать законным запрещенный брак», но патриарх Николай Мистик, спасая свою жизнь после того как стало известно о его участии в заговоре Андроника Дуки, 6 января 906 года сам с царскими почестями окрестил младенца:
|
Однако патриархом было выдвинуто условие — Лев должен был расстаться со своей любовницей Зоей. Но император, напротив, обвенчался с ней и провозгласил Зою царицей. Патриарх Николай изверг из сана священника, совершившего таинство, а самого императора отлучил от причастия и запретил входить в церковь[3]. Началось противостояние императора и патриарха, закончившиеся в 907 году изгнанием Николая с Константинопольской кафедры.
После смерти (912 год) императора Льва VI на короткое время императором становится его брат Александр. Он возвратил Николая Мистика на константинопольскую кафедру и изгнал из дворца Зою, но её сын Константин Багрянородный продолжал считаться императором-соправителем. После смерти императора Александра патриарх Николай стал во главе регентского совета и по требованию Константина VII Багрянородного вернул его мать Зою из ссылки[4]. Чтобы иметь контроль над Зоей, патриарх Николай постриг её в монахини, объявив своей духовной дочерью. Однако Зоя обманула патриарха, сделав обряд недействительным, так как перед постригом съела мясо[5]. Живя во дворце, Зоя постепенно нашла себе сторонников и в феврале 914 организовала нападение на патриарха, который хоть и уцелел, но три недели скрывался в церкви, опасаясь за свою жизнь. Выйдя из неё, он признал своё поражение, Зоя сместила поставленных им чиновников, объявила своё монашество недействительным и стала править как регент при своём малолетнем сыне.
В 919 году власть в империи захватил Роман I Лакапин, ставший императором и выдавший свою дочь Елену замуж за Константина VII. Вскоре Зоя была уличена в попытке отравить Романа I:
|
После пострига и ссылки дальнейшая жизнь Зои и дата её смерти неизвестны.
Предание о поясе Богородицы
Православное предание связывает с Зоей чудо пояса Пресвятой Богородицы, хранившегося в Халкопратийской церкви.
|
В связи с этим событием ежегодное празднование 31 августа в честь положения пояса Богородицы в Халкопратии приобрело ещё большую торжественность и получило в месяцесловах статус малого праздника.
Напишите отзыв о статье "Зоя Карбонопсина"
Примечания
- ↑ Шарль Диль. Византийские портреты. — М., 1994. — С. 135.
- ↑ 1 2 3 Продолжатель Феофана. [www.vostlit.info/Texts/rus5/TheophCont/frametext61.htm Жизнеописание царей. Книга VI. Лев VI]
- ↑ Дашков C. Б. [www.sedmitza.ru/text/434472.html Императоры Византии. Лев VI Философ (Мудрый)]
- ↑ 1 2 Продолжатель Феофана. [www.vostlit.info/Texts/rus5/TheophCont/frametext63.htm Жизнеописание царей. Книга VI. Царствование Константина, сына Льва]
- ↑ Две византийские хроники X века / Пер., комм. А. П. Каждана. — М., 1959. — С. 76.
Отрывок, характеризующий Зоя Карбонопсина
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.
