Иван Борисович (князь рузский)

Иван Борисович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Смерть Ивана Борисовича</td></tr>
Удельный князь Рузский
1494 — 28 ноября 1503
Регент:	Ульяна Михайловна (1494 — )
Предшественник:	Борис Васильевич
Преемник:	Рузское княжество вошло в состав Московского княжества
Наследник:	нет
Вероисповедание:	православие
Рождение:	ок. 1483
Смерть:	28 ноября 1503(1503-11-28) Теряево (ныне — Волоколамский район, Московская область)
Место погребения:	Иосифо-Волоцкий монастырь
Род:	Рюриковичи
Отец:	Борис Васильевич
Мать:	Иулиания (Ульяна) Михайловна

Иван Борисович Рузский (ок. 1483 — 28 ноября 1503) — последний удельный князь Рузского княжества (1494—1503).

Биография

Рюрикович, представитель правящей семьи московских князей — внук Великого князя московского Василия Тёмного, младший сын удельного князя Бориса Васильевича и Иулиании (Ульяны) Михайловны (дочь Михаила Дмитриевича Холмского), племянник московского князя Ивана III и двоюродный брат Василия III. Имел старшего брата Фёдора — князя Волоцкого. Оба брата детей не имели.

Был крестником Иосифа Волоцкого, с которым имел близкие отношения.

В правление княжеством вступил после смерти своего отца в 1494 году, при этом ему была дана в удел часть княжества с городом Руза. Мать Ульяна Михайловна опекала обоих сыновей. В 1497 году совместно с братом Фёдором «били челом» Ивану III, чтобы тот взял доставшиеся им от бабки Марии Ярославны (жены Василия Тёмного) московские и тверские сёла. Взамен получили сёла Белая Колпь и Буйгород.

В 1500, во время русско-литовской войны, вместе с братом Фёдором и А. Ф. Челядниным командовал ратью на северо-западе, которая, разбив литовцев около реки Ловать, взяла Торопец. Его собственная дружина в это время под командованием И. В. Вельяминова-Обляза брала Дорогобуж.

В 1502 году участвовал в неудачном походе под командованием царского сына Дмитрия Жилки на Смоленск.

В возрасте 20 лет серьёзно заболел во время свадьбы своего брата Фёдора Волоцкого. Из-за его болезни Иосиф Волоцкий возвратился из Москвы в Волоколамск. Иван Борисович просил перевести его в Волоколамский монастырь, против чего выступали его бояре, которые просили великого князя рассудить их с Иосифом. Иван III разрешил перевести Ивана Борисовича в монастырь, однако запретил постригать его в монахи, так как он очень молод. При составлении завещания Иосиф не допустил бояр к нему. На духовной грамоте князя была только подпись Иосифа, а все его владения отходили великому князю. Очевидно, волоцкий игумен действовал в интересах Ивана III. Молодой князь умер бездетным.

Литература

• Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — 5000 экз. — ISBN 5-224-02249-5.

Отрывок, характеризующий Иван Борисович (князь рузский)

– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.