Исаева, Анна Васильевна
| Анна Васильевна Исаева | |
 Лейтенант А. В. Исаева, выпускница института связи | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Анна Васильевна Исаева (26 ноября 1924, Битца — 1991, Москва) — инженер-связист, майор КГБ, в юности сохранила рукописи заключенного А. И. Солженицына, этапированного в Экибастуз из спецтюрьмы Марфино. Прототип Симочки в романе «В круге первом».
Биография
Родилась в семье Василия Тихоновича Исаева и Ольги Никитичны Нагольневой. Отец происходил из зажиточной московской купеческой семьи. Мать — дочь истопника на железной дороге в Самаре. Родители познакомились в 1919 году в самарском госпитале, где Ольга Никитична служила медсестрой, и куда попал раненый юнкер Исаев[1].
Поселились в тогдашнем Подмосковье, в Битце. Анна была вторым ребёнком в семье. Окончила школу в 1941 году. Осенью того же года была увезена матерью в эвакуацию в Куйбышев. В 1943 году Анна, вернувшись в Москву, поступила в институт связи. В 1948 по распределению попала на должность инженера в спецтюрьму Марфино, где исследователи-заключенные проводили разработку спецтехники связи[1].
Молодой специалист Исаева работала за одним большим столом с заключенным Солженицыным. Когда ему предстоял этап в Экибастуз, она решилась взять его рукописи и хранила их долгие семь лет[1].
А. И. Солженицын писал:А раньше бы всех вспомнить — Анну Васильевну Исаеву, сотрудницу шарашки Марфино: под страхом кары МГБ и уголовного кодекса она приняла от меня, сохранила 7 лет — и вернула мне в 1956 мою рукопись «Люби революцию» <неоконченная повесть — ВП> (без того не собрался б её возобновить) и многочисленные блокнотики далевских выписок, так ценные для меня. Спасибо ей сердечное[2].
О поступке никто не знал, и он никак не повлиял на служебное положение А. В. Исаевой. В 1950 году её отправили в командировку в Китай. На пенсию вышла в чине майора КГБ[1].
Солженицын придал черты Анны Исаевой героине романа «В круге первом» лейтенанту МГБ Серафиме Витальевне. Она была описана столь живо, что её дочь Т. А. Жидкова, прочтя в 1990 году журнальную публикацию «В круге первом», узнала мать. «Я сразу увидела, что образ „перепёлочки“ Симочки списан с мамы. Но когда я подступила, к ней с расспросами она не ответила мне ровно ничего.<…> О том, что мама хранила его <Солженицына> тайные рукописи, мне рассказала её подруга-сослуживица уже после маминой смерти. <…> Впервые я увидела листочки этих рукописей на выставке архива Солженицына в Пушкинском музее.[1]» — пишет Т. А. Жидкова.
Солженицын вспоминал в 2001 году (запись Л. Сараскиной): "Я знал, что она живёт в бывшей церкви на Большой Серпуховской. И когда летом 1956-го я приехал в Москву, пошёл её искать. Нашёл церковь, посмотрел список жильцов, увидел фамилию «Исаева», постучал. Она вышла в большом смущении (у неё был гость), потом вернулась и принесла тетрадки. В романе Нержин не оставляет Симочке архив — не мог же я дать на неё наводку! А на самом деле все[3] свои бумаги я Анечке оставил"[4].
А. В. Исаева скончалась в 1991 году от тяжёлого онкологического заболевания, умерла во сне[1].
В 1994 году дочери Анны Васильевны передали, что в НИИ Автоматики (название в тот момент бывшей Марфинской шарашки) выступал вернувшийся из заграницы Солженицын и пытался разыскать Анну Васильевну, расспрашивал о ней её сослуживцев[1].
В искусстве
- Прообраз Симочки, лейтенанта МГБ Серафимы Витальевны, в романе Солженицына «В круге первом».
- Телесериале «В круге первом» роль Симочки сыграла Яна Есипович.
Судьба спасённых рукописей
К работе над рукописью «Люби революцию» Солженицын вернулся в 1958 в Рязани, затем в 1984 в Вермонте, но повесть так и осталась неоконченной, с таким подзаголовком и опубликована в 1999 (Люби революцию: Неоконченная повесть // Солженицын А. И. Протеревши глаза. М., 1999).
Выписки из Словаря Даля со временем переросли в «Русский словарь языкового расширения». Предисловие к нему составитель начинает со слов «С 1947 года много лет (и все лагерные, так богатые терпением и лишь малыми клочками досуга) я почти ежедневно занимался обработкой далевского словаря — для своих литературных нужд и для языковой гимнастики[5]».
Фрагменты спасённых А. В. Исаевой рукописей были представлены на выставке «Из-под глыб» и факсимильно опубликованы в альбоме[6]
Напишите отзыв о статье "Исаева, Анна Васильевна"
Ссылки
- Жидкова Т. А. Моя мама, Анна Васильевна Исаева… // Солженицынские тетради. Материалы и исследования. Вып. 3. С. 171—173.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Жидкова Т. А. Моя мама, Анна Васильевна Исаева… // Солженицынские тетради. Материалы и исследования. Вып. 3. С. 171—173.
- ↑ Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. — Москва: Согласие., 1996. — С. 509.
- ↑ Были спасены также и несколько самодельных тетрадок-книжечек с выписками (со сплошной нумерацией страниц: всего 201 стр, 192 нумерованных и 9 вне нумерации), озаглавленные «И. Ф.» (история философии). Н. Д. Солженицына (Н. С. <Н. Солженицына.> Конспекты по истории философии // Александр Солженицын: Из-под глыб: Рукописи, документы, фотографии: К 95-летию со дня рождения. — М., 2013. — С. 118. — ISBN 978-5-85887-431-7.) прямо указывает: «Когда в 1950 Солженицын был отчислен с шарашки и отправлен в лагерь, эти тетради сохранила сотрудница марфинского института Анна Васильевна Исаева», об этом есть упоминание и самого писателя: «В 1986, уже в Вермонте, „<…> Стал перечитывать свои тюремные конспекты по философии, спасённые с шарашки Марфино Анечкой Исаевой“ (Солженицын А. И. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов: Очерки изгнания // Новый мир. 2000. № 12. С. 153, 154, 155 (Ч. 3: 1982—1987, гл. „Замыкаясь“)», но биограф писателя Людмила Сараскина (Сараскина Л. Солженицын М.: Молодая Гвардия. 2009 °C. 345) уточняет, что эти тетради перед этапом были оставлены Л. З. Копелеву и их вынес освободившийся раньше других Гумер Ахатович Измайлов.
- ↑ Сараскина Л. Солженицын. — Москва: Молодая Гвардия., 2009. — С. 345.
- ↑ [solzhenitsyn.ru/upload/slovar/Russkiy_slovar_yazykovogo_rasshireniya.pdf Солженицын А. И. Русский словарь языкового расширения. — 3-е изд. — М.: Русский путь, 2000. — 280 с. — ISBN 5-85887-071-6.]
- ↑ Н. С. <Н. Солженицына.> Повесть «Люби революцию». Рукопись. Фрагмент // Александр Солженицын: Из-под глыб: Рукописи, документы, фотографии: К 95-летию со дня рождения. — М., 2013. — С. 119. — ISBN 978-5-85887-431-7
Отрывок, характеризующий Исаева, Анна Васильевна
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
