История Глухова

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

История Глухова — история города областного подчинения на севере Украины в Сумской области.

Первое упоминание

Глухов впервые упоминается в Ипатьевской летописи в 1152 году как крепость. Но последние археологические разведки, осуществленные Государственным историко-культурным заповедником, свидетельствуют, что уже в начале нашей эры, то есть почти 1800—1900 лет назад, на месте современного Глухова было значительное поселение. В этом убеждают находки (на ул. Валовой) груболепной керамики позднезарубинецкие культуры ИИ — ИИИ ст. н. е. В переулке Пожарному на глубине 3,5 м обнаружено 3 хозяйственных ямы. На дне каждой из них найдены фрагменты лепной позднезарубинецкие керамики с шершавой поверхностью и венчики горшков с косыми насечками. Керамика киевской культуры III—V в. н. е., найденная на улице Красная Горка, свидетельствует о дальнейшем развитии поселения и расширение его границ.

На берегу Павловского озера собран материал колочинской культуры V—VII вв. Здесь обнаружена керамика, а также найдено скопление фрагментов древнего кирпича тёмно-серого цвета.

Киевская Русь

Это же место облюбовали несколько позже и северяне. Об этом свидетельствует посуда X—XII веков, остатки которой найдены на берегу того же Павловского озера. Далее развитие городища, что уже в то время переросло в город, набирает неслыханного размаха. О значимости Глухова и его величие свидетельствует несколько фактов как археологических, так и документальных. Город установил торговые связи с Киевом, а также Византией. Доказательство тому — находки вещей киевского происхождения, византийских монет, обломков византийских амфор. В то время Глухов был центром удельного княжества, окруженным рядом укрепленных городищ, прикрывавших его со всех сторон от нападения врагов. В первом летописном упоминании о городе (указана точная дата 13—14 декабря 1152 года) автор объясняет, почему воины именно его выбрали для отдыха. Оказывается, только такой богатый город, как Глухов, было в состоянии прокормить большое войско: «Тогда же пошли с Юрием а не отказали ему, — Ярослав Ростиславович с братьями и с рязанцев, и с Муромца, а также и половцы, и Оперлюи, и Токсобичи, и весь половецкий народ, сколько их вот в лицо Волгой и Днепром. И отправились они туда, на Вятичи, и поэтому взяли их там (уйдя) на (город их) Мценск. Оттуда пошли на (огороды) потравы и на Глухов и здесь стали».

В пользу этого свидетельствуют находки скоплений древнерусского кирпича — плинфы, поскольку известно, что из плинфы строили исключительно монументальные сооружения — храмы или княжеские дворцы. Каменные сооружения времен Киевской Руси, к сожалению, не дошли до нашего времени. О надёжной укрепленности города свидетельствует второе упоминание Глухова в летописи под 1169 годом, когда князь Андрей Юрьевич, уйдя на Суздаль, на время похода прятал свою семью в Глухове.

Монголо-татарское нашествие

В 1239 году на Русь накатила орда. Не обошла злая судьба и Глухов, но, в отличие от большинства древних городов, он не был уничтожен монголами, хотя археологические исследования округа города свидетельствуют о том, что большинство укрепленных городищ, которые защищали Глухов со всех сторон, была уничтожена в XIII в., возможно, именно в 1239 году.

С 1247 года городом и окружающими землями владели потомки черниговских князей — Симеон Михайлович, затем его сын Михаил Симеонович, а позже внук — Симеон Михайлович. Глухов входил в «Черниговской тьмы» — административно-налоговой единицы в составе Золотой Орды . Вероятно, что Глухов неоднократно страдал от набегов ордынцев, но прямых свидетельств о полном уничтожении города в летописях мы не встречаем.

В начале XIV в. восточные земли Руси уходят в Литву, а со второй половины XIV в. в Литву присоединяется и Чернигово Северская земля, в состав которой входил и Глухов. В 1352 году «… бысть мор силен зело, в Глухове ни один человек НЕ остался: вси изомроша». Так писал тогдашний летописец. После этой напасти глуховские князья переселяются в Новосиль и становятся князьями Новосельского. Позже один из потомков глуховских князей — Степан Новосельский — участвовал в Куликовской битве (1380) и даже спас от гибели Дмитрия Донского.

После Кревской унии 1385 года и объединения Великого княжества Литовского с Королевством Польским глуховские земли стали окраиной Польско-Литовского государства . К российскому государству город отошел в результате победы русских войск над Литвой в войне один тысячу пятьсот — 1 503 лет. Но уже в 1618 году по условиям Деулинского перемирия, заключенного после очередной войны Речи Посполитой, Глухов вошел в состав Польши как пограничный город, был расширен и укреплен. Именно в этот период Глухову пожаловано Магдебургское право.

Глуховчане активно участвовали в общенародной борьбе за возрождение государственности Украины. В ходе национально-освободительной войны (тысяче шестьсот сорок-восемь — одна тысяче шестьсот пятьдесят семь) город получил статус сотенного и вошло в состав Нежинского полка . В тысяча шестьсот шестьдесят-три — одна тысяча шестьсот шестьдесят пять годах существовал отдельный Глуховский полк, который возглавляли Кирилл Гуляниця и Василий Черкащениця . Именно в январе-феврале 1664 года город выдержал пятинедельную осаду польского войска во главе с королём Яном Казимиром, что двигалось на Москву. Это радикально изменило следующий ход событий, которые завершились разгромом чужаков под Новгород-Северским.

Гетманская столица

В марте 1669 года Глуховская рада с посланцами казаков и мещан избрала гетманом Левобережной Украины Демьяна Многогрешного (1669—1672). На совете были подписаны «Глуховские статьи», которые имели большое значение в деле восстановления функций казацкого самоуправления и возвращения правовой силы соглашения Богдана Хмельницкого с Москвой. В начале XVIII в. Глухов был одним из самых красивых городов Украины. В 1703 году, путешествуя в Святой земле, его посетил российский паломник И. Лукьянов и показал, что Глухов «лучше Киева строением»: «Зело лихоманы хохлы затейливые к хоромного строению». В XVIII в. город оказался в центре исторических событий, связанных с Северной войной (1700—1721). Узнав о переходе гетмана Ивана Мазепы на сторону шведского короля Карла XII, русский царь Петр I приказал разрушить его резиденцию в Батурине, а украинской старшине собраться в Глухове для выборов нового гетмана.

Так по велению истории Глухов 6 ноября 1708 стал столицей гетманской и Левобережной Украины, резиденцией гетманов Ивана Скоропадского (1708—1722), Д. Апостола (1727—1734), К. Разумовского (1750—1764), местом расположения первой (1722—1727) и второй (1764—1782) Малороссийской коллегии, Генеральной военной канцелярии, других государственных учреждений.

О статусе столицы свидетельствует и герб Глухова, создан именно в этот период. Его разработкой, как и разработкой гербов всех городов Российской империи, занималась геральдмейстерская контора. Петр в 1724 году пригласил в Россию графа Ф. Санти «для отправления геральдическом художества». В 1729—1730 годах завершилось составление так называемого «знаменательного гербовика», в который был включен герб Глухова: «Поле разделено на четыре части: в верхней голубой — две крестоподобно положены булавы; в нижней зеленой — округленный стул; в левой белой — красный флаг; в правой желтой — на зеленой земле бунчук с красным древком». При составлении Глуховского герба использовались рисунки с широко популярной в петровские времена книги «Символы и эмблемы».

Как свидетельствуют архивные документы, этот вариант герба был утверждён только в 1782 году Екатериной II , причем с изменением цветов. В верхней — синей — части размещены две перекрещенные золотые булавы, в левой — серебряной — казацкий красный флаг с государственным российским гербом, в правой — золотой — бунчук с красным древком, в нижней — зелёной — золотой постамент (печать). Изображение Российского государственного флага, а также булавы и бунчука — знаков гетманской власти — свидетельствует о статусе Глухова как гетманской столицы.

По мнению В. Вечерского, современного исследователя истории украинской архитектуры, «в течение XVIII в. Глухов был своеобразной градостроительной лабораторией для всей Украины: здесь впервые осуществлена регулярная планировка и создан классицистический дворцово-парковый ансамбль, возведено самое большое сооружение — Малороссийская коллегия».

Установить, каким именно было в то время столичный город, помогают старинные планы. Старейший из них — план 1724, составленный «кондуктором Валленом» после смерти гетмана Ивана Скоропадского во времена первой Малороссийской коллегии.

Высокие земляные валы с бастионными выступами окружали город на повышенном левом берегу реки Эсмань. В валах земляной крепости было построено 5 ворот, которые назывались по направлениям главных дорог: Киевская, Московская, Путивльская, Белополевская, Михайловская.

Среди одноэтажной деревянной застройки возвышались купола каменных церквей и колоколен Успенско-Преображенского девичьего монастыря, Николаевской, Анастасиевской, Михайловской церкви, других деревянных храмов. За пределами крепости расположилась «загородная» деревянная Спасо-Преображенская церковь. В центральной части города — к востоку от Николаевской церкви — был расположен квартал с гетманской резиденцией и архитектурным ансамблем правительственного центра: личный двор гетмана, помещения Генеральной военной канцелярии, генерального военного суда, других государственных учреждений.

Главное отличие Глухова от городов Западной Украины и Европы состояло в системе планирования и застройки. Город имел широкий Форштадт (пригород), поэтому система расселения на нём характеризовалась разбросанностью и низкой плотностью застройки. Планирование пригородов было нерегулярным, с большими по размерам кварталами. Направления улиц определялись рельефом, водными бассейнами, направлениям главных путей на Киев, Москву, Конотоп, Путивль.

В середине XVIII века Глухов состоял из крепости (центральной части) с мощными фортификационными сооружениями, которые повторяли рельеф местности, и четырех пригородов: Белополевки, Усивки, Веригина, Красной Горки. Внешняя линия городских укреплений включала в себя не менее 12 башен и имела протяженность около 2300 метров. Главная Мостовая (или Старая) улица пересекала крепость с запада на восток, а её, в свою очередь, — 6 поперечных улиц, среди которых выделилась основная — Путивльская. На пересечении двух главных улиц образовалась большая центральная площадь, где были расположены культовые, общественные и правительственные здания, рынок. Городские кварталы выглядели многоугольниками.

Вся эта застройка была за считанные часы уничтожена пожаром 23 мая 1748 года. Указом Сената от 28 июня 1748 года предполагалось впервые в Украине отстроить город по единому регулярному плану с прямыми улицами и переулками. План Глухова разработали известные архитекторы И. Мергасов и А. Квасов, которые руководили последующей застройкой города. Кстати, это планирование XVIII в. сохранилось и по сей день и легко узнается в современных узорах, образованных улицами, площадями, скверами и парками. Предполагалось, что украшением столицы станет гетманский дворец. А. Квасов в 1749 году разработал проект гетманских «палат итальянской архитектуры» в стиле барокко. Для реализации этого проекта и для осуществления других строительных работ гетман К. Разумовский создал новую административную структуру «Экспедицию Глуховского и Батуринского Строения». Строительство дворца продолжалось довольно долго — с 1749 до 1757 года — в Веригинском пригороде, но, к сожалению, так и не было завершено.

Дворец, хотя и деревянный, не должен был уступать петербургским и московским. Но он не отвечал разборчивым вкуса гетмана. К. Разумовский писал в 1757 году канцлеру М. Воронцову, что «вынужден настоящего лета начать каменный дом в Батурине». По иронии судьбы, гетман, хотя и прожил 75 лет, так и не дождался завершения строительства батуринского дворца.

Во времена Гетманщины Глухов стал центром разработки основных положений идеологии украинской государственности. Именно здесь наказной гетман Павел Полуботок отстаивал права и вольности украинского народа. Сохранились дневники генеральных канцеляристов М. Ханенко, Я. Маркевича, П. Борзаковского, П. Ладинского.

С историей города связаны имена переводчика Генеральной военной канцелярии С. Дивовича, автора стихотворного диалога «Разговор Великороссии с Малороссией», членов второй Малороссийской коллегии — украинского философа, просветителя-демократа Якова Козельского и одного из представителей украинской историографии П. Симоновского.

Глухов XVIII века — это не только административный, но и художественный центр Украины. В нём были созданы любительский и профессиональный театры. В 1730 году открылась Глуховская певческая школа, где в своё время учились выдающиеся деятели мирового музыкального искусства композиторы М. Березовский (1745—1777) и Д. Бортнянский (1751—1825).

Глуховчане гордятся памятником архитектуры мирового значения — Николаевской церковью, построенной в 1693 году по проекту архитектора М. Ефимова. Она была главной общественной сооружением гетманщины. Перед ней на вечевой площади проходили казацкие рады, в ней «наставляли» на гетманство Скоропадского, Апостола, Разумовского. Храм, который отмечается компактностью, выразительностью и одновременно монументальностью, стал доминантой архитектурного ансамбля современного Глухова.

XIX век

На этом же вечевой площади в 1962 году стоял уникальный Троицкий собор. История его является драматической. Строительство храма началось в 1720 году и продолжалось более восьми десятилетий. Работы прерывались двумя пожарами (1748 и 1784). В 1759 году, когда уже возводились бане, рухнула высокая колокольня, расколов собор почти пополам. Строительство завершилось в 1805 году, но в 1962 по решению городской и областной власти собор взорвали. Только 30 лет спустя на его месте в память о многострадальном храме была установлена мемориальная доска.

По указу Сената в 1782 году на Левобережную Украину распространился административно-территориальное устройство России, в результате чего Глухов потерял статус столицы и на правах «обычного» города вошёл в состав Новгород-Северского наместничества. Вот каким описал Глухов первой половины XIX в. Т. Шевченко в своей повести «Капитанша»: «Погода <…> стояла хорошая, улицы были почти сухой, и я пошел шляться по городу, отыскивая то место, где стояла знаменитая Малороссийская коллегия и где стоял дворец гетмана Скоропадского <…> . Но где же эта площадь? Где этот дворец? Где коллегия <…>? Где все это? И следу не осталось! Странно! А все это так недавно, так свежо! Сто лет каких-нибудь мелькнуло, и Глухов из резиденции малороссийского гетмана сделался самым пошлым уездным городком».

Терещенко

Но уже в середине XIX в. Глухов, благодаря своему расположению на главном пути между Киевом и Москвой, занял ключевые позиции в торговом деле. Он стал центром хлебной торговли всей Левобережной Украины. Настоящее экономическое и культурное возрождение города связано с предпринимательской и благотворительной деятельностью семьи Терещенко, широко известной в Российской империи и за её пределами. Первым, кто стал известным из этого рода, был Артемий Яковлевич Терещенко . Он переселился в Глухов из села Локоть, расположенного в 40 верстах от города, и вместе с женой Ефросиниею Григорьевна (врожденной Стеслявською) занялся мелкой торговлей. Сначала торговали с лотка, затем открыли собственную небольшую лавку. Артемий Яковлевич имел в Глухове свой дом, был хорошим семьянином. Здесь родились его сыновья — Николай, Федор и Семен — и дочь.

Во время Крымской войны (1853—1856) он разбогател на поставках корабельного леса и провианта для российской армии. Занимаясь торговлей, Артемий Якович одновременно погрузился в плодотворную общественную деятельность, ставшую традиционной для всей семьи. В 1842—1845 годах он был бургомистром Глуховского городского магистрата, с 1846 года — неизменным старостой Трех-Анастасиевской церкви, награждён золотой медалью Священного Синода. Вместе с купцом Г. БЕЛОВСКИЙ Артемий выделил средства на строительство «Присутственных мест», построенных в 1856 году на фундаменте второй Малороссийской коллегии. В фондах Киевского музея русского искусства хранится портрет седовласого А. Терещенко с орденом Станислава II степени на шее. Этим орденом награждали отличившихся в благотворительности. Царский указ от 12 марта 1870 дарил купцу Артемию Терещенко потомственный дворянство, а следовательно — и трем его сыновьям, которые продолжили дело отца.

… В то доброе старое время, когда Артемий и Евфросиния Терещенко без всякой обиды для себя назывались «рублями», в их семье 14 октября 1819 года (по старому стилю) родился первенец — сын Николай. Будучи от рождения мальчиком умным и сообразительным, Николай сам подготовился к вступлению в Глуховское уездное училище. Еще юношей он самостоятельно взялся за новое для него хлебную торговлю и повел её с большим искусством. Николай Терещенко, познакомившись со многими местными помещиками, смог понравиться им и войти в доверие, и они охотно отпускали ему без денег закуплен хлеб. Но только ему, потому что Николай аккуратно выплачивал свои долги. Не было случая в молодости, а тем более в старости, чтобы Николай Артемьевич без уважительной причины нарушил данное им слово или обещание.

Терещенко всегда помнил о своей родине. Просветительское-благотворительная деятельность этой семьи открыла новую страницу развития Глухова, развитии и благоустройства которого они отдавали свою собственную работу, энергию, духовные силы и средства. Эта деятельность сосредоточена на заботе о здравоохранение и образование прежде всего малоимущих слоев населения. На культурное возрождение города Николай Артемьевич потратил почти 1500000 рублей. В 1871 году Артемием Терещенко был основан приют для сирот и детей бедноты, для чего он выделил значительную сумму: на строительство дома (ныне школа является 3) и на его содержание. В память матери, братья Терещенко основали в 1879 году бесплатную больницу св. Евфросинии (ныне помещение поликлиники). В Уставе этого общества была сделана запись, что на содержание больницы они ежегодно отчислять 2 процента от прибыли, а для сиротского приюта — 3, поэтому по отчету 1893 это составило соответственно 27 и 40 000 рублей.

Заботясь о здоровье глуховчан, Николай Артемьевич согласился финансировать строительство новой земской больницы на углу улицы Квасниковськои (ныне ул. К. Маркса) и Красной. Проект больницы в виде трех деревянных корпусов-павильонов выполнил украинский архитектор В. Николаев. Первый (мужской) корпус она построена в 1880 году, второй (женский) — между 1880—1890 годами, а инфекционный — в 1895.

Центром просвещения с мощным научно-методическим потенциалом стал открытый в Глухове в 1874 году первый в Украине учительский институт. Для института Глуховское земство отдало недостроенный корпус земской больницы части усадьбы стоимостью 20000 рублей. По проекту киевского архитектора П. Шлейфера его достроили и приспособили к занятиям уже через два года.

Отрывок, характеризующий История Глухова

– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.