Скоропадский, Иван Ильич

Иван Ильич Скоропадский Иван Ильич Скоропадский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Скоропадских</td></tr>
Гетман Войска Запорожского
1708 — 1722
Предшественник:	Иван Мазепа
Преемник:	Павел Полуботок
Стародубский полковник
1706 — 1708
Предшественник:	Дмитрий Журман
Преемник:	Лукьян Жоравка
Рождение:	1646(1646)
Смерть:	3 (14) июля 1722(1722-07-14) Глухов
Место погребения:	Гамалеевский монастырь, Шостка
Род:	Скоропадские
Супруга:	Анастасия Марковна Маркович

Ива́н Ильи́ч Скоропа́дский (1646 — 3 [14] июля 1722) — гетман объединённого войска Запорожского обоих берегов Днепра в 1708—1722 годах. Возглавлял во время Полтавской битвы верные Петру I отряды казаков.

Биография

Происходил из шляхетского рода; его дед впервые прибыл на территорию современной Украины при Богдане Хмельницком и был убит в 1648 году в сражении при Желтых Водах.

Образование получил в Киево-Могилянской академии. Не ранее 28-ми летнего возраста поступил на службу писцом в войсковую канцелярию, присмотрел себе в Чернигове невесту из семьи Полуботков (Пелагея Никифоровна) и, женившись, остался в нём жить; писарем пробыл не менее 10 лет. Около 1700 г. овдовел, вскоре женился во второй раз на Настасье Марковне (урожденной Маркович); был в то время уже при гетмане Мазепе генеральным бунчужным, а потом вскоре стал генеральным есаулом. Мазепа нередко посылал его к Петру Великому с разными поручениями, и он очень понравился царю своею «простотою». В 1706 назначен стародубским полковником, получил в управление один из обширнейших и богатейших округов.

На этом уряде Скоропадский оставался до конца октября 1708 года, когда получено им было от гетмана Мазепы письмо, написанное 30 октября из Дегтяровки, в котором тот приглашает его

покинуть враждебную власть Москвы, от многих лет во всезлобном своём намерении положившую истребить последние казацкие права и вольности.

Возможно, Мазепа надеялся на поддержку Скоропадского, как своего ставленника, полюбившегося ему за скромность и услужливость, награждаемого и выдвигаемого им по службе. Но Скоропадский не имел ни малейшего желания менять своё положение — которым он был очень доволен.

Взятие Батурина (2 ноября) несколько сгладило тяжелое впечатление гетманской измены, тотчас же решено было приступить к выборам нового гетмана. 4 числа сам царь Петр отправился в Глухов, чтобы присутствовать на выборах. Более прав на булаву имел Апостол, миргородский полковник, но он только что вернулся от Мазепы и был «в подозрении», затем — черниговский полковник Полуботок, но последний казался опасным царю, как смелый и энергичный человек. Третьим кандидатом был Скоропадский. Пётр и остановил на нём своё внимание, зная его как человека слабохарактерного, ни в каком случае не опасного.

6 ноября, шестидесяти с лишком лет от роду он принял в свои руки гетманскую булаву. В своём первом гетманском универсале приглашает

всю Украйну быть верной Москве, не льститься дружбой шведов, которые, кроме того, что совсем чужды Украйне, даже и не соседи с ней.

Вскоре после Полтавской битвы, 17 июля, подал царю статьи о Малороссии, где просил

об утверждении прав, вольностей и порядков, доселе бывших в малороссийском войске, о том, чтобы великороссийские воеводы не вмешивались в городские и полковые дела, а присматривали бы только «за замками», расправы без малороссийской старшины сами не чинили, чтобы выведены были гарнизоны, помещенные в некоторых малороссийских городах.

В частности о себе, как гетмане, просил, чтобы гетману слушаться одного только государя, указы получать только от его имени.

Окончательные ответы на эти статьи даны были Петром в январе 1710 года. В Киев назначался от правительства наместник—воевода князь Д. М. Голицын, в Глухове, подле гетмана, учреждалась должность «государева министра», особого чиновника, который должен был отвечать перед правительством за благонадёжность гетмана и участвовать вместе с ним в управлении. Первым таким «государевым министром» был назначен суздальский наместник А. П. Измайлов. Ему даны были в распоряжение великорусские полки, которые раньше находились при Мазепе. Измайлов жил мирно с гетманом, но в сентябре того же 1710 года он должен был оставить свой пост, потому что сделал один нетактичный поступок — подписал вместе с гетманом увещательную грамоту к запорожцам, среди которых начались волнения и беспорядки, сношения с изменниками. Гетман, узнав, что Измайлова хотят сменить, просил тогдашнего канцлера Головкина, чтобы оставили Измайлова при нём по-прежнему, уверяя, что живёт с ним согласно, доволен его благоразумными советами. Но Измаийлов был отозван, а на его место назначены двое: думный дьяк Виниус и стольник Федор Протасьев.

Присутствие при гетмане великорусских чиновников — одного, потом двоих, вызвали опасения за существующий порядок. Среди малороссийского войска пошли толки, что

Министры, приставленные к гетману, не дают ему сделать шага свободного, всякое письмо гетмана осматривают, что гетман не станет более терпеть такой опеки над собой и весной, в союзе с запорожцами и татарами, пойдёт на Москву.

Эти слухи стали известны киевскому воеводе Голицыну, который ещё в феврале 1710 года писал о них канцлеру Головкину: «Когда народ узнает, что гетман такой власти не будет иметь, как Мазепа, то, надеюсь, будет приходить с доносами». Голицын писал, что он «всякими способами внушает злобу на тех, кои хотя мало к нам склонны», и особенно не советует содействовать исполнению гетманской просьбы о том, чтобы дана была ему Умань: ему Умани давать не следует, пусть живёт со всеми своими делами у нас в середине, а не в порубежных местах". Ставилось, таким образом, препятствие к исполнению личной просьбы гетмана, несмотря на то, что сами «царские советники» сумели выпросить себе у Скоропадского маетности в изобилии (Меншиков, Головкин, Шафиров). Скоропадский предоставил после Полтавской битвы А. Д. Меншикову громадные имения в Стародубском полку (Почеп, Ямполь) и позволил ему произвести неправильное размежевание, записал в его подданство Почепскую сотню казаков, однако потом принужден был жаловаться на него, что тот самовольно присвоил себе ещё лишние участки земли и людей.

Канцлер старался успокоить гетмана на счёт нерасположения киевского воеводы и писал:

я писал к кн. Г., чтоб он ни из каких городов и мест регименту вашего никого не велел брать, не списавшись с вами и без согласия вашей вельможности, и ежели случится какое дело государственное, то делал бы согласно с вами; указом ему к вашей вельможности писать не велено. Как мы видим, что у вашей вельиожности с воеводою киевским несогласно; однакож царское величество на вашу верность есть блогонадёжен и безосновательным никаким доносам поверено не будет, в чём изволите, вельможность ваша, быть надёжен.

Правительство, действительно, избегало случаев оскорблять гетмана, даже сослало в Архангельск знатного казака Забелу, старавшегося выставить в подозрительном свете поведение Скоропадского, но доносы продолжались. В мае 1713 года гетман писал Головкину, что объят размышлением: от начала гетманства своего имеет несносные скорби от злобных и безбожных клеветников. Канцлер по-прежнему уверял его, что царское величество о верности его довольно известен.

Вследствие донесения Протасьева в начале 1715 года гетман получил царскую грамоту, в которой для пресечения произвола и злоупотреблений полковников своей властью предписывалось сократить их права, между прочим, в деле выбора ими старшин и сотников. Этот царский приказ оказал действие искры, брошенной в горючий материал; недовольство полковников своим гетманом усилилось и полковники между собой назначили нового гетмана Полуботка:

нынешний гетман человек смирный, за Украйну стоять не умеет; кто ни нападёт, все дерут... Не Мазепа — проклятый Иуда, а нынешний гетман проклятый, не стоит за Украйну, а москали её разоряют.

На полковников жаловались, что они разоряют простой народ, а они жаловались, что разоряют народ москали своими войсковыми поборами, а виноват во всём гетман, который по своей слабости все позволяет. Полковники отказывают гетману в повиновении: «они на него… обращают немного внимания» — писал Протасьев канцлеру в 1716 году.

В 1717 году Скоропадский выдал свою дочь за Петра Толстого, сына царского сановника. Сватовство с знатным лицом внушило Скоропадскому мысль поднять свой престиж, прибегнуть к помощи своего нового родственника. Гетман прежде всего пожаловался свату на Протасьева: что он будто бы постарался другим отдать землю, которую гетман хотел взять себе. Протасьев в униженных письмах оправдывался пред сильным человеком и просил, чтобы его отозвали из Малороссии.

В 1722 году гетман вместе с гетманшей, окруженный свитой, едет в Москву поздравлять царя с Ништадским миром. Гетмана встретили в Москве хорошо, гостил он там около полугода. В последний раз он напоминает царю о «статьях», но в ответ получает 29 апреля указ об учреждении малороссийской коллегии, состоящей под председательством бригадира Вельяминова из шести штаб-офицеров украинских гарнизонов. Таким образом вместо одного чиновника при гетмане явилась целая коллегия. В ответ на жалобу Скоропадского, что этим уничтожаются пункты Хмельницкого, Пётр собственноручно написал:

Вместо того, как постановлено Хмельницким, чтоб верхней апелляции быть у воевод великороссийских, оная коллегия учреждена, и тако ничего нарушения постановленным пунктам... не мнить.

С учреждением Малороссийской коллегии он был почти совершенно лишён власти. С таким подарком Скоропадский отправился в конце июня домой и только успел доехать до Глухова. 3 июля его не стало. Погребён он был в Глухове.

Память

• Переписка Скоропадского с царственными особами и другими государственными лицами хранится в военно-учебном архиве Главного Штаба. Часть её напечатана в «Чтениях Московского общества истории и древностей Российских». Современник Скоропадского генеральный хорунжий Николай Ханенко, описал его жизнь в 1722—1723 годах со всеми «оказиями и церемониями» в особой «Повседневной записке», напечатанной в «Чтениях Московского общества истории и древностей Российских»., 1857 г., кн. I. Некоторые универсалы Скоропадского и другая его переписка напечатаны в «Киевской Старине» 1883 и 86 гг., в «Собрании сочинений Максимовича», I т., в «Собрании южнорусских словесных памятников» Кульжинского и в изданиях временной комиссии для разбора древних актов при Киевском Генерал-Губернаторе.
• В 2003 году была выпущена почтовая марка Украины, посвященная Скоропадскому.

Литература

• Соловьев, «История России».
• Лазаревский, «Семья Скоропадских», «Исторический Вестник», 1880, VIII.
• Тарасенко-Атрешков, «Очерки Украйны».
• Н. Ханенко, «Диариуш или повседневная Записка», «Чтения Моск. Общ. истории и древностей российских», 1858 г., кн. I.
• «Матер. военно-уч. арх. Главн. Штаба», т. I.
• Судиенко, «Материалы для отечественной истории», 2 т. Киев, 1853—54 гг.
• Иконников, «Опыт русской историографии», т. I, кн. I, ст. 493—497
• [memoirs.ru/texts/Pism_EEE_COIDR_48.htm Письма к малороссийскому гетману, Ивану Ильичу Скоропадскому, от царевен Екатерины и Елисаветы Петровен, и царицы Екатерины Алексеевны // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских, 1848. — Кн. 1. — Отд. 5. — С. 105—108.]

Ссылки

• Скоропадский Иван Ильич — статья из Большой советской энциклопедии.
• [histpol.narod.ru/books/pavlovskiy/pavlovskiy_2.htm Иван Францевич Павловский. Полтавская битва 27 июня 1709 года]
• [www.vernoe-kazachestvo.org.ua/content/view/517/ Героическая оборона Полтавы и Полтавская битва]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).

Отрывок, характеризующий Скоропадский, Иван Ильич

– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.