Верхний караван-сарай

Караван-сарай
Верхний караван-сарай азерб. Yuxarı karvansaray
Страна	Азербайджан
Город	Шеки
Тип здания	караван-сарай
Архитектурный стиль	восточный
Основатель	XVII век
Статус	Исторический памятник
Состояние	отреставрирована, функционирует как гостиница

К:Википедия:Ссылка на Викисклад непосредственно в статье

«Верхний караван-сарай» (азерб. Yuxarı karvansaray) — исторический памятник XVII века, расположенный в Азербайджане, в городе Шеки. Часть караван-сарая используется также, как гостиничный комплекс.

Историческая справка

Стремительное развитие торговли в средние века значительно увеличило роль существующих тогда на территории Азербайджана караван-сараев и способствовало строительству новых. Обычно караван-сараи строили в виде замков с одними воротами, закрытие которых, в случае опасности, превращало их в неприступную крепость.

Из существовавших в Шеки караван-сараев до наших дней дошло всего два, традиционно называемые «Юхары» и «Ашагы» караван-сарай, что в переводе с азербайджанского на русский язык означает «Верхний» и «Нижний» Караван-сараи. Строительство этих караван-сараев относится к XVII веку. Нижний и Верхний караван-сараи, построенные местными мастерами, по своей планировочной структуре, большими размерами и удобствами для торговли являются наиболее крупными из зафиксированных на территории Закавказья.

С 1988 года Верхний Караван-сарай используется как гостиничный комплекс для туристов, гостей города и местных жителей. На территории комплекса функционирует ресторан национальной кухни на 100 мест. В соответствии с международными стандартами в отеле есть также люкс номера.

Архитектура

Караван-сарай имеет прямоугольную форму с большим внутренним двором, в центре которого находится бассейн. Общая площадь караван-сарая около 6000 кв. метров. Со стороны центральной торговой улицы здание имеет высоту 14 метров, а со стороны двора — 8 метров. Здесь более 300 комнат.

Главный фасад караван-сарая обращён к берегу реки Гурджаначай. Богато декорированная арка основного въезда во двор размещена в углу здания, на уровне третьего этажа, что связано с большим уклоном рельефа вдоль реки. Зодчий прекрасно использовал крутой рельеф участка с перепадом в несколько метров.

Плоскость главного фасада расчленена рядом горизонтальных поясов. Нижний пояс имеет высоту в два этажа. Он обработан двусветными окнами, которые заключены в арочные проёмы. Кирпичные арки имеют полуциркульную форму и опираются на массивные пилястры. Плоскость верхних этажей, с ритмично расположенными арочными проёмами окон, подчёркивают монументальность общей композиции.

Внутренне пространство двора решено скромно. Все помещения — комнаты равных размеров имеют сводчатое перекрытие. Дворовые лоджии, бассейны (хоузы) и окружающее их озеленение гармонично сочетается с общей композицией здания.

Для вьючных животных было предусмотрено необходимое количество коновязей и водоёмов.

Литература

• Саламзаде А. Р., Мамед-заде К. М. Архитектурные памятники Шеки / Под ред. М. А. Усейнова. — Б.: Элм, 1987. — 140 с.

Отрывок, характеризующий Верхний караван-сарай

– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.