Каррье-Беллёз, Альбер-Эрнест

Альбер-Эрнест Каррье-Беллёз

Альбе́р-Эрне́ст Каррье-Беллёз (фр. Albert-Ernest Carrier-Belleuse; 12 июня 1824 — 4 июня 1887) — французский скульптор, ученик Давида Анжерского.

В его произведениях формы фигур нередко чересчур роскошны и лишены настоящей жизни, но его композиция красива, кокетливо-мила и в передаче движений живописна. Одна из самых слабых его работ — «Ангелика, прикованная к скале» (из «Неистового Роланда» Ариосто, 1866). Статуя Богородицы с Младенцем, исполненная им для парижской церкви Сен-Венсан-де-Поль в 1867, грешит театральностью. Его «Покинутая Психея» прелестна, несмотря на свою жеманность, а «Дремлющая Геба, осененная орлом Зевса», лучшая из всех его вещей (находится в Люксембургской галерее в Париже), может быть названа даже шедевром в своём роде. Замечательны также его кариатиды на фасаде здания Парижского коммерческого суда, терракотовая группа «Поцелуй», несколько скульптур в церкви Сент-Огюстен и гипсовая статуя Мольера. Им вылеплено много схожих и выразительных портретных бюстов, в том числе Делакруа, Тьера, Ренана.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Каррье-Беллёз, Альбер-Эрнест

Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.