Давид д'Анже
| Давид д'Анже | |
| David d’Angers | |
 портрет 1853 года. | |
| Имя при рождении: |
Pierre Jean David |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: |
скульптура |
| Стиль: | |
| Влияние: | |
| Влияние на: | |
| Награды: | |
 Работы на Викискладе | |
Пьер Жан Давид (фр. Pierre Jean David), известный как Давид д'Анже или в дореволюционном написании Давид Анжерский (David d’Angers; 12 марта 1788, Анже — 5 января 1856, Париж) — французский скульптор и медальер.
Содержание
Биография
Ученик Ролана (Philippe-Laurent Roland) по части ваяния и Л. Давида по живописи. Получив в 1811 г. от Парижской академии художеств большую римскую награду за барельеф «Смерть Эпаминонда», отправился в Рим и довершил там своё художественное развитие под влиянием Кановы и Торвальдсена. По возвращению в 1816 г. в Париж вскоре приобрёл репутацию превосходного ваятеля.
В 1828 г. предпринял путешествие по Европе, продолжавшееся до 1834 г.; посетил многие города Германии и лепкою портретных бюстов знаменитых людей того времени прославился и за пределами Франции.
В 1852 г. — вследствие своих республиканских убеждений и участия в революции 1848 года — вынужден был эмигрировать, отправился в Брюссель, ездил в Грецию, но через несколько лет получил возможность возвратиться в Париж, где он преждевременно скончался. Похоронен на Пер-Лашезе, участок 39.
Творчество
Талант Давида д'Анже наиболее ярко проявился в портретных работах. Его многочисленные статуи, бюсты и барельефные медальоны, изображающие выдающихся деятелей на разных поприщах, передают не только их внешние черты, но и нравственный характер, их духовную жизнь, особенно свойственное им выражение. Автор свыше 500 бронзовых портретных медалей («Наполеон», «Беранже», «Паганини», «Жорж Санд»).
В прочих его произведениях, не менее мастерских в техническом отношении, ему может быть поставлено в укор излишнее стремление к реализму, доходившее иногда до пренебрежения основными законами пластики. Наиболее удачными считаются:
- бюсты Шатобриана, Купера, Лафайетта, Россини, Гёте (1829, находится в Веймаре), Ламартина, В. Гюго, Вашингтона, леди Морган, К. Перрье, К. Делавиня, Беранже, Руже-де-Лиля, Кератри, Ганемана, Жюссье, А. Гумбольдта, О'Коннеля, Тика, Шенье, Берне, драматической артистки Марс и др.;
- статуи принца Конде (1817, стояла на мосту Людовика XVI в Париже), короля Рене Анжуйского (1822, для монумента в Экс-ан-Провансе), Кювье (в Мемпельгарде и в Саду растений в Париже), Корнеля (в Руане) и Гутенберга (в Страсбурге);
- статуи Филопемена (в Лувре), двенадцати апостолов (в Фонтенбло) и четырёх гениев войны (там же), группа "Греция оплакивает своего героя Марко Боццариса" (исполнена для греческого короля);
- памятники Боншана, Суше, генерала Флотте, графа Бурка, графини Бриссак, генерала Фуа и писательницы Сталь;
- рельефы триумфальных ворот в Марселе, Карусельских ворот в Париже;
- скульптуры фронтона парижского Пантеона (окончен в 1837 г., возбудившие в своё время жаркую полемику по поводу своего противоречия с господствовавшим тогда классицизмом);
- фриз длиною в 150 футов, изображающий трагических и комических поэтов, исполненный для парижского театра «Одеон», и «Военный марш», барельеф в фонтенблоском дворце.
Галерея
- Fronton Pantheon Paris 06062007.jpg
Фронтон парижского Пантеона
- Arago David d'Angers Louvre RF659.jpg
Бюст Франсуа Араго, Лувр
- Philopoemen David Angers Louvre LP1556.jpg
Раненый Филопемен, Лувр
- Aix - le roi René.jpg
Памятник Рене Доброму в Экс-ан-Провансе
- The Greek child of David d'Angers reads the name of Botzaris.jpg
Могильный памятник Маркоса Боцариса, Греция
Напишите отзыв о статье "Давид д'Анже"
Примечания
- ↑ Эбер, Огюст-Антуан-Эжен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Литература
- При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
- H. Jouin. David d'Angers, sa vie et son oeuvre.
- Fr. Grille. Notice biographique sur David d'Angers.
Отрывок, характеризующий Давид д'Анже
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
