Киричек, Пётр Тихонович
Пётр Тихонович Киричек (1902—1968) — советский певец (бас-баритон).
Окончил Московскую консерваторию. Некоторое время был солистом Большого театра, затем больше концертировал с программами романсов и песен советских композиторов. Заслуженный артист РСФСР (1960).
Среди песен, исполнявшихся Киричеком или записанным им для студий звукозаписи, — «Марш советских танкистов», «Физкультурная боевая песня», «В коммунизм великий Сталин нас ведёт», «Нашим братьям», «Гимн международного союза студентов», «Сормовская лирическая», «Прощайте, скалистые горы», «В путь-дорожку дальнюю», «Под луной золотой», «Наш тост», «Песня о столице» и др.
Пётр Киричек — певец-трибун, певец-боец. Он меньше всего интересуется условиями, в которых приходится петь. Широко известны его выступления на заводах и стройках, на полевых станах и кораблях. Около полутора тысяч концертов он дал в суровые годы Великой Отечественной Войны непосредственно во фронтовой обстановке. — Композитор Анатолий Новиков, газета «Советская культура», 5 декабря 1958 года
Снялся в фильме «Гибель „Орла“» в роли поющего моряка[1], а также в роли весёлого поющего матроса в конце фильма «Морской ястреб»[2]
В молодые годы был некоторое время женат на пианистке Марии Гринберг, которая выступала и как его аккомпаниатор[3].
Урна с прахом в колумбарии Введенского кладбища.
Напишите отзыв о статье "Киричек, Пётр Тихонович"
Примечания
Ссылки
- WP 20160101 16 04 07 Pro.jpg
Ячейка в колумбарии Петр Киричек
- WP 20160101 16 04 33 Pro.jpg
Участок Введенского кладбища рядом с колумбарием, 3-й ряд сверху
- [archive.is/20121225053258/bozaboza.narod.ru/kirichek.html/ Фото колумбарной ниши]
|
Это заготовка статьи об оперном певце или певице. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Киричек, Пётр Тихонович
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
