Клео от 5 до 7

Клео от 5 до 7
Cléo de 5 à 7
Жанр	Мелодрама Драма
Режиссёр	Аньес Варда
Продюсер	Жорж де Бурежар Карло Понти
Автор сценария	Аньес Варда
В главных ролях	Корин Маршан
Оператор	Поль Бори Ален Лаван Жан Рабье
Композитор	Мишель Легран
Кинокомпания	Rome Paris Film
Длительность	90 мин
Страна	Франция Франция Италия Италия
Язык	французский
Год	1962
IMDb	ID 0055852
Выход фильма «Клео от 5 до 7» (оригинальное название — Cléo de 5 à 7)

К:Фильмы 1962 года

«Клео от 5 до 7» (фр. Cléo de 5 à 7) — французский кинофильм режиссёра Аньес Варда, вышедший на экраны в 1962 году.

Фильм рассказывает о полутора часах из жизни молодой популярной певицы, которые она проводит в Париже в ожидании результатов анализов, связанных с её возможным раковым заболеванием. Фильм затрагивает ряд экзистенциальных тем, в том числе, вопросы смерти, экзистенциального отчаяния и смысла жизни. Героиня пытается примириться с мыслью о собственной смертности, задумывается о своем кукольном образе и пытается преодолеть чувство одиночества и беспомощности, в конце концов, находя успокоение в компании незнакомца. Картину отличает ярко выраженный феминистический взгляд на мир, включая анализ бытующих представлений о месте женщины в современном обществе.

В фильме в небольших ролях (в качестве актеров немого кино) снялись известные фигуры Французской новой волны Жан-Люк Годар, Анна Карина, Эдди Константин и Жан-Клод Бриали, а роль композитора сыграл Мишель Легран, который также написал музыку для фильма.

Фильм был включен в конкурсную программу Каннского международного кинофестиваля 1962 года. В 1963 году Варда была удостоена также премии Французского синдиката кинокритиков за лучший фильм.

Сюжет

Фильм начинается со сцены у гадалки, которая по картам Таро предсказывает судьбу молодой и красивой Клео Виктуар (Корин Маршан), давая понять, что та больна, а когда Клео уходит, говорит, что у девушки рак. Утешая себя, Клео думает, что пока еще она красива и жива, даже больше чем другие.

На улице Клео встречает её помощница и домохозяйка, пожилая и суеверная Анжела (Доминик Давре), они заходят в кафе. Выясняется, что до посещения гадалки Клео была у врача, и в течение двух часов должна получить результаты обследования. Анжела её утешает, рассказывая историю-притчу о смертельно больном знакомом, который уехал в путешествие и вернулся совершенно здоровым, а тем временем его совершенно здоровая жена погибла в аварии. Клео сначала плачет, потом успокаивается.

Они выходят из кафе, идут по парижской улице, заходят в магазин шляпок. Клео увлекается примеркой, в итоге покупает одну шляпку, продавщица узнает в Клео популярную певицу и просит её расписаться на фотографии.

Клео и Анжела выходят на улицу, берут такси, едут по Парижу, по радио звучит песня, Клео кокетливо говорит, что поет она, но запись плохая. Клео неожиданно становится нехорошо, когда все проходит, они обсуждают трудности и опасности работы женщины таксистом (таксист в их машине — женщина). На узкой улочке к их машине подбегает группа веселых студентов с розыгрышами, таксистка рассказывает, как однажды клиенты отказались платить, затем слушают новости по радио — среди них, война в Алжире, Хрущев подарил Кеннеди собаку, летавшую в космос, очередной выход Эдит Пиаф из больницы после тяжелой болезни…

Выйдя из такси, Клео и Анжела поднимаются в светлую и просторную комнату с кроватью, пианино, турником и множеством кошек. Анжела помогает Клео раздеться и переодевает её в халат, Клео тем временем курит и висит на турнике.

Вскоре появляется богатый изящный мужчина средних лет по имени Жозе (Хосе Луис де Вильялонга). Клео рассказывает ему о том, что больна, он отвечает, что каждый воображает себя больным. Они присаживаются на кровать, обнимаются, слегка целуются. Он очень любезен с Клео, но, к сожалению, не может уделить ей больше времени, так как постоянно занят делами. После его ухода Клео с Анжелой обсуждают его — говоря, что он любит Клео, балует её, но не воспринимает всерьез, она же с ним должна быть всегда ласкова, хорошо одета и причесана. Можно предположить, что он содержит Клео, оплачивает её музыкальную карьеру и текущие расходы, иногда выходит с ней в свет и редко занимается любовью. Далее Клео вновь посещают мысли о смерти, она говорит, что сейчас многие умирают рано, особенно, артисты…

Почти тут же заходят двое веселых молодых мужчин, композитор Боб-пианист (Мишель Легран) и автор текстов её песен (Серж Корбер). В прихожей они шутливо переодеваются в белые халаты, подкрадываются к лежащей Клео и огромным шприцем, сделанным из зонтика и рулона бумаги, в шутку ставят ей укол. Затем композитор садится за пианино и наигрывает несколько тем. Сначала он предлагает композицию джазового плана, но Клео отвечает, что это ей будет трудно спеть, затем — более простой французский городской шансон, затем — трогательную лирическую балладу. Постепенно Клео входит в образ, начинает подпевать, потом расстраивается, что одна не сможет её разучить (она не умеет читать по нотам). Автор текстов читает свои стихи, затем они оставляют Клео подготовленный материал и уходят…

Оставшись одна, Клео думает, что все готовы её баловать, но никто по-настоящему не любит. Она снимает парик, надевает узкое черное платье и уходит в город гулять одна. Люди смотрят на неё, не то узнавая, не то любуясь её красотой, и её кукольный образ расстраивает её еще больше. Присоединившись к толпе зрителей, Клео смотрит выступление уличного артиста, глотающего живых лягушек, заходит в кафе, включает музыку, опять выходит на улицу. Заходит в другое кафе, богемного плана, оформленное абстрактными картинами, заказывает коньяк и слушает разговоры — о войне в Алжире, поэтике декаданса, творчестве Миро и Пикассо, особенностях работы с натурщицами.

Клео выходит из кафе, снова идет по улице, заходит в мастерскую скульптора, проходит в большой зал, где студенты лепят обнаженную натуру. Натурщицей работает её давняя подруга Доротея (Доротея Бланк). После окончания сеанса Клео и Доротея выходят из мастерской, обсуждая труд натурщицы. Доротея объясняет, что привыкла к труд натурщицы и позировать обнаженной, что художники видят в её теле только форму и идею, которую стремятся выразить в материале. Они садятся в старый автомобиль и едут по городским улицам. Доротея вспоминает, как когда-то они жили втроем — Клео, она и Рауль — и вместе мечтали об успехе и славе, но добилась этого только она — Клео, на что Клео отвечает, что всего-то выпустила три несчастных пластиночки. Обсуждают названия улиц, Клео говорит, что следовало бы называть улицы именами не покойников, а живых людей, а после их смерти менять названия на новые. Затем сообщает Доротее, что неизлечимо больна, затем разговаривают об отношениях с Жозе…

Клео и Доротея заходят с заднего крыльца в кинотеатр, встречают Рауля, который работает киномехаником. Он предлагает посмотреть им короткометражную немую комедию, немного расслабиться, посмеяться и отвлечься от дурных мыслей (они смотрят стилизацию под киноанекдот начала ХХ века, в которой в роли актеров заняты Жан-Люк Годар, Анна Карина, Эдди Константайн и Жан-Клод Бриали). Клео и Доротея выходят на улицу, Клео роняет кошелек, рассыпая деньги и разбивая зеркальце, ей вновь овладевают дурные предчувствия. На улице они видят собравшуюся у витрины толпу — кто-то стрелял, оставив пулевое отверстие в стекле.

Клео прощается с Доротеей, берет такси и едет в парк, просит таксиста заехать прямо на территорию и выходит у обсерватории. Около небольшого искусственного водопада с ней заговаривает молодой человек по имени Антуан (Антуан Бурсейе). Клео поначалу не хочет вступать с ним в контакт, но благодаря своему остроумию, эрудиции и простоте в общении Антуану удается преодолеть барьер в общении между ними. Выясняется, что Антуан служит в армии и сегодня отправляется в Алжир, где может погибнуть. Она же рассказывает, что у неё подозревают рак и в ближайшее время она должна получить результаты анализов. Клео и Антуан беседуют о любви, о том, что любили, но пока не отдавались этому чувству полностью. Антуан вызывается сопровождать Клео в клинику, а затем просит, чтобы она проводила его на вокзал. Они разговаривают о фильмах, суевериях, Антуан говорит, что сегодня праздник флоры, она отвечает, что её настоящее имя — Флоранс, но все зовут её Клео. Они садятся на открытую заднюю платформу автобуса, Антуан рассуждает о наготе, Клео дарит ему фото на память, затем они едут молча, наслаждаясь красотой летнего города и обществом друг друга. Клео подъезжает к больнице в хорошем расположении духа, они продолжают шутить, разыскивая в больнице доктора. Клео берет адрес Антуана и приглашает вместе пообедать. Во дворе больницы они встречают доктора, который говорит, что через два месяца при надлежащем лечении у Клео должно все наладиться. Клео больше не боится, она счастлива, Антуан не хочет уезжать, они идут и смотрят друг на друга…

Стилистические особенности фильма

Повествование в фильме ведется как будто в реальном времени, то есть полуторачасовой фильм рассказывает примерно о полутора часах из жизни героини без видимых купюр. Варда использует многие приемы и техники, характерные для фильмов Французской новой волны. Подобно многим ранним фильмам Годара, Варда делит свой рассказ на главы, каждой из которых присваивает название и точное время действия. Она наполняет картину множеством забавных второстепенных деталей и подробностей, которые напрямую не связаны с сюжетом картины, но удачно передают атмосферу Парижа того времени и настроение парижан, особенно, молодежи из богемной среды. Для этого используются такие приемы, как раздвоение кадра, введение диалогов персонажей, не имеющих отношения к основному действию картины, выхватывание отдельных, как бы случайных сценок городской жизни и документальный стиль подачи материала, особенно, в сценах на улицах города. Визуальный ряд картины поддерживается разнообразным по стилю и средствам подачи, но всегда адекватным саундтреком, еще более усиливающим эффект живого и непосредственного участия зрителя в действии, происходящем на экране.

В ролях

• Корин Маршан — Флоранс «Клео» Виктуар
• Антуан Бурсейе — Антуан
• Доминик Давре — Анжела
• Доротея Бланк — Доротея
• Мишель Легран — Боб, пианист
• Хосе Луис де Вильялонга — Жозе, любовник
• Лойе Пайан — Ирма, гадалка
• Люсьен Маршан — женщина-водитель такси
• Серж Корбер — поэт

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0055852/?ref_=fn_al_tt_1 Клео от 5 до 7] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/cleo-from-5-to-7-v9960 Клео от 5 до 7] на сайте Allmovie
• [www.criterion.com/asp/release.asp?id=73#film-info Details from the Criterion Collection]

Отрывок, характеризующий Клео от 5 до 7

– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.