Копикуз

«Копикуз» (Кузнецкие каменноугольные копи) — учреждённое в 1912 году франко-немецко-бельгийское акционерное общество, получившее право на монопольную разработку ряда угольных месторождений в Сибири. Председателем Правления был избран сенатор, член Государственного Совета В. Ф. Трепов, в руках которого первоначально сосредоточивалось 1440 акций а директором-распорядителем - главный инженер компании, один из основоположников горно-металлургической отрасли Кузбасса И. И. Федорович. Основной капитал предприятия, Устав которого Высочайше одобрен 10 ноября 1912 г., составлял 6 млн. руб.

19 октября 1912 г. Трепов и Хрулев заключили с Советом министров договор, по которому Копикузу на 60 лет, до 1972 года, предоставлялось монопольное право угледобычи на территории Алтайского округа (входившего на тот момент в состав Томской губернии) на площади 176 тысяч кв. км.

На территории Кузбасса Копикузу отводились Кемеровский, Кольчугинский, Прокопьевский, Киселёвский, Тельбесский рудники, Абашевские, Крапивинские, Анжерские копи и Гурьевский металлургический завод. Правление Копикуза находилось в Санкт-Петербурге (с 18 [31] августа 1914 г. до 26 января 1924 г. — Петроград), главная контора - в Томске. Учредители Общества вынашивали планы создания в Сибири мощного топливно-энергетического комплекса. По их замыслам Кузбасс должен был стать для Урала и Сибири тем же, чем стал для европейской России Донбасс.

Итоги геологических исследований, произведенных обществом Копикуз, дали возможность определить перспективы развития района, в том числе и закладку новых шахт. За короткое время была построена железная дорога Юрга - Кольчугино с веткой на Кемеровский рудник. Развернулось строительство шахт на Кемеровском и Кольчугинском каменноугольных рудниках, с которых и началась промышленная деятельность Копикуза. На Кемеровском руднике в 1915 г. была заложена шахта «Центральная». Уже к 1916 г. Копикуз выдавал 16% от общей угледобычи в бассейне. Началось сооружение Кемеровского коксохимзавода, намечалось освоение Ерунаковского месторождения. У Управления Копикуза возникла также идея строительства крупного металлургического завода на юге Кузбасса близ Кузнецка. Однако осуществлению многих грандиозных планов акционерного общества Кузнецких каменноугольных копей помешала накрывшая Россию смута.

Тем не менее в 1917 г. Временное правительство подтвердило права Копикуза на добычу угля. Работа предприятия не прекращалась ни после Октябрьской революции, ни во время гражданской войны, в ходе которой Кузбасс находился во власти Верховного правителя Государства Российского адмирала Колчака).

19 февраля 1920 г., сразу после окончательного поражения колчаковцев, АО Кузнецкие каменноугольные копи национализировано (вместе со всеми угольными предприятиями на территории Советской России).

См. также

• Горная промышленность
• Кузнецкий угольный бассейн

Отрывок, характеризующий Копикуз

– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…