Личкус, Лазарь Григорьевич

Лазарь Григорьевич Личкус
Дата рождения:	7 (19) октября 1858(1858-10-19)
Место рождения:	Симферополь,Таврическая губерния, Российская империя
Дата смерти:	11 февраля 1926(1926-02-11) (67 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	врач-гинеколог
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Медико-хирургическая академия

Лазарь Григорьевич Личкус (1858—1926) — российский медик, гинеколог. Профессор Ленинградского медицинского института.

Биография

Окончил Симферопольскую гимназию; затем — Медико-хирургическую академию в Санкт-Петербурге, где был оставлен при кафедре М. И. Горвица и одновременно поступил врачом в Мариинский родовспомогательный дом (впоследствии — родильный дом им. Шредера). В нём прошла вся его врачебная служба, в нём он с 1910 года был директором.

Автор работ по акушерству. Печатался в «Русском враче», «Враче», «Журнале акушерства и женских болезней» (редактор, с 1892). Действительный статский советник. Особое внимание обратили на себя его доклады об аборте и речь, прочитанная в Акушерском гинекологическом обществе на тему: "Наследственность и эвгения".

В 1923 году Л. Г. Личкус был приглашён руководить кафедрой пропедевтики Первого Ленинградского медицинского института.

Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Брат: Личкус Максим Григорьевич (1874-1947), врач-педиатр, профессор.

Литература

• Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т.24

Ссылки

• [www.lexicon.org.ua/biography/l/21988.html Л.Г.Личкус в Биографическом словаре]
• [medencped.ru/lichkus/ Медицинская энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Личкус, Лазарь Григорьевич

– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…