Любава Дмитриевна

Любава Дмитриевна (XII в.) — вторая жена (с 1122 г.) великого князя киевского Мстислава Владимировича, дочь новгородского посадника Дмитра Завидича.

Биография

Имени второй жены Мстислава летописные источники не знают, Любавой её называет только В. Н. Татищев, а исследователи с осторожностью относятся к приведённым им женским именам. У Татищева отмечается, что «Мстислав Владимирович женился в Новгороде, взял Любаву, дочь посадника Дмитрия Давыдовича». Доказано, что у отца Дмитра Завидича христианским именем было Евстафий, поэтому отчество отца Любавы у Татищева названо неверно. Любавой, вслед за Татищевым, жену Мстислава называет и Н. М. Карамзин. (Ф. Б. Успенский указывает на происхождение некоторых знатных новгородских родов от Рёгнвальда Ульвссона и предполагает, что что-то похожее могло быть причиной выбора этой невесты русским князем).

В летописи не указывается, когда именно был назначен на посадничество её отец Дмитр Завидич, но говорится, что его смерть наступила летом 1117 г. Летописец упоминает семь месяцев его единоличного управления Новгородской землёй, не только как посадника, но и как замещающего функции князя. У Любавы был брат Завид (ум. в 1128), в дальнейшем тоже посадник.

Её свадьба с Мстиславом состоялась в 1122 г., хотя его первая жена, Христина, умерла только в начале этого же года. Из летописей можно сделать вывод, что после смерти мужа в 1132 г. Любава Дмитриевна продолжала жить в Киеве и пользовалась уважением киевлян и представителей княжеской фамилии. Известно, что в 1141 г. её пасынок Изяслав Мстиславич обратился к ней с просьбой, чтобы она выпросила у своего зятя великого князя Всеволода Ольговича новгородское княжение для другого пасынка — Святополка. Просьба была выполнена.

Когда в 1149 г. великокняжеский престол занял Юрий Долгорукий, Любаве пришлось уехать из Киева, так как, возможно, они принадлежали разным политическим силам. Она поселилась у своего сына Владимира во Владимире-Волынском. В 1156 г. навестила свою дочь Евфросинию, венгерскую королевой. В Ипатьевской летописи сказано: «Тогда же и Володимир Мстиславич пусти мать свою Мьстиславлю в Угры, ко королеви, зятиви своему; король же вда много имения тещи своей».

Вернувшись в следующем году во Владимир-Волынский, Любава оказалась в центре междоусобицы между сыном и племянником Мстиславом Изяславичем. Владимиру пришлось бежать, а его мать и жена оказались во власти Мстислава, который разграбил княжескую казну, в том числе и подарки венгерского короля, княгинь же на возах отправил к Луцку. Выйти из плена Любава с невесткой смогли только в 1158 г., когда из Венгрии вернулся её сын Владимир и попросил помощи у Юрия Долгорукого.

Вскоре, с восшествием на великокняжеский престол её пасынка Ростислава Мстиславича, Любава, вероятно, вернулась в Киев. Известно, что после смерти Ростислава её сын Владимир по дороге в Киев встречался с ней в Вышгороде, чтобы обсудить текущую ситуацию. Когда Владимир вместе с чёрными клобуками попытался захватить Киев, разбивший его Мстислав Изяславич отправился к Любаве Дмитриевне и заявил ей: «Иди в Городок, а оттуда камо тебе годно; не могу с тобою жити одином месте, зане сын твой ловит головы моея всегда». Княгиня отправилась в Чернигов.

Более в летописях о ней сведений нет.

Дети

• Ефросинья Мстиславна (1130—1186), в 1146 г. вышла замуж за короля Венгрии Гезу II
• Ярополк Мстиславич, князь Поросский, уп. в 1149 г.
• Владимир Мстиславич (1132—1171)

Литература

• Карамзин Н. М. История Государства Российского. — Ростов-на-Дону: Издательство «Феникс», 1995
• Морозова Л. Е. Великие и неизвестные женщины Древней Руси. — М.: АСТ, 2009
• Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная Покойным Тайным Советником и Астраханским Губернатором, Василием Никитичем Татищевым. — М.: Напечатана при Московском Университете, 1773. — Кн. 2
• Янин В. Л. Новгородские посадники. — М.: Языки славянских культур, 2003

Отрывок, характеризующий Любава Дмитриевна

– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.