Мафия времён беззакония

Мафия времён беззакония
Пирамида-2
Автор:	Тельман Гдлян, Евгений Додолев
Жанр:	Документалистика публицистика
Язык оригинала:	Русский
Издатель:	Издательство АН Армении, Ереван, Армянская ССР Армянская ССР
Выпуск:	3 июня 1991
Страниц:	160
Носитель:	Книга
ISBN:	ISBN 978-5807902221

«Ма́фия времё́н беззако́ния» — документальный роман о расследовании наиболее громких коррупционных дел конца 80-х, образец историко-документальной публицистики. Один из соавторов с 1983 года возглавлял самую большую следственную бригаду за всю историю Генеральной прокуратуры СССР, другой освещал работу следователей в центральной прессе и на ТВ (1987—1990). Тираж первого выпуска 200 000 экземпляров. Книжная новинка прогнозировлась экспертами как «сенсационная». В книге озвучены имена высокопоставленных коррупционеров.

История

Предисловие написал профессор Сурен Золян:

Гдляну не дали поставить последнюю точку в его блестяще начатой роли. Ушли от возмездия те, кого он разоблачал и как дотошный юрист, и как взрывной оратор. Но его не смогли ни купить, ни сломить, ни заставить замолчать, и при колоссальном неравенстве сил выстояв, он остался в народном сознании — победителем…". Позднее многие увидели в рукописи некий тайный конспирологический смысл: «Без сомнения, так называемое „узбекское дело“ ставило конечной целью не борьбу с коррупцией, а являлось звеном в цепи операций „кремлевских глобалистов“ по развалу Советского Союза. Вместо того, чтобы начать „разминировать бомбу с замедленным действием“, каковой являлся вовсе не Узбекистан (и не Средняя Азия в целом), а Закавказье, кремлевские политехнологи ловко переключили внимание общественности на самый спокойный и лояльный Центру регион»

Авторами была задумана трилогия «Кремлингейт». Но хотя первая книга («Пирамида-1», М., 1990) имела значительный резонанс и стотысячного тиража не хватило даже для удовлетворения заказов дистрибьюторов, «Пирамиду-2» опубликовать не удалось: столичные издательства столкнулись давлением властей: Эдуард Тополь вспоминает в своём «Московском полете»:

Читатели «Tokyo Readers Digest», куда я напишу об этой беседе, знают, что следователи Гдлян и Иванов обвинили Лигачева во взяточничестве, — про это писали все газеты мира. И всем интересно, что будет дальше. Гдлян открыл нижний ящик своего стола и вытащил какую-то толстую — страниц на 300 — книгу в новеньком тёмно-синем переплете, протянул мне. Я открыл обложку, на титульном листе значилось: "Тельман Гдлян и Евгений Додолев. ПИРАМИДА-1. Издательство «Юридическая литература», Москва, 1989. — Это материалы нашего «узбекского» дела. Уже написана «Пирамида-2» —московская, и должна быть «Пирамида-3» — кремлевская. Евгений Додолев — мой соавтор, член Союза журналистов СССР. — Я его знаю, я работал с ним когда-то в «Комсомольской правде». Вы можете подарить мне эту книгу? — К сожалению, не могу. Это единственный экземпляр. Книгу запретили, весь набор рассыпали, издательство расторгает с нами договор. Чувствуя, что я упускаю из рук сенсационный материал, я со вздохом отдал ему книгу…

В доработанном виде (с купюрами относительно Политбюро ЦК КПСС и родственников Брежнева — Галины Брежневой и Юрия Чурбанова) и под иным названием, манускрипт удалось выпустить в Армении (хотя Армянская ССР на тот момент входила в СССР). Как значится в выходных данных, книга была напечатана по заказу Фонда прогресса, защиты прав человека и милосердия.

Как писал Фёдор Раззаков про Гдляна — «потом вместе с тем же Е. Додолевым [решил] написать вторую часть книги под названием „Мафия времен беззакония: армянское дело“».

Додолев в интервью Игорю Свинаренко (журнал «Медведь», 2003) признался, что гордится совместной с Гдляном «трилогией».

Самые рейтинговые книги, написанные в жанре историко-документальной публицистики эксплуатировали популярные темы. Здесь мы имеем и фактор подобного рода конъюктуры, и убедительность фактуры. Рукопись даёт представление о предпосылках формирования новой политической элиты России в контексте борьбы отечественного криминалитета за власть. Текстовый контент рукописи мог стать сенсацией, если бы был обнародован до 1989 года. Однако к моменту релиза книги большинство наиболее скандальных материалов уже в той или иной степени было представлено широкой публике (главным образом в газетных и журнальных публикациях Евгения Додолева: именно этот факт объясняет реплики адвоката Андрея Макарова во время суда над Юрием Чурбановым; последний отказался впоследствии от встречи с журналистом в нижнетагильском лагере, что и было описано в одной из книг Андрея Караулова).

Сюжет

Сюжетная линия как таковая прописана весьма условно и выстроена на хронологии ряда уголовных дел (коррупция в Узбекистане и Кремле: «Дело Чурбанова», «Хлопковое дело», etc.). Поскольку такого рода публицистика эксплуатирует т. н. факты-образы (с упором на первую составляющую), авторы аккуратно пользовались художественными приемами, исходя из положения, что образ всё же функционирует в соответствии с художественными законами, хотя и несёт в себе ряд признаков факта как категории гносеологической. При этом очевидно наличие хорошо прописанной интриги и вполне профессиональной фабулы. Плюс очевидная искренность знаменитых в ту эпоху соавторов.

См. также

• Журналистские расследования
• Новая журналистика

Литература

• Чурбанов Ю.М. «Я расскажу всё как было». — Изд. 2-е. — М.: Лиана; Независимая газета, 1993. — ISBN 5-86712-012-0.
• Зенькович Н. На руинах советской империи — М: Олма-медиа групп, 2009. ISBN 978-5-373-02869-1
• Раззаков Ф. Коррупция в Политбюро. Дело «красного узбека». — М.: Алгоритм, 2010, 512 стр. ISBN 978-5-699-38383-2.
• Евгений Додолев. [www.moscowbooks.ru/book.asp?id=679678 «Галина Брежнева. Жизнь советской принцессы»]. — М.: Зебра-Е, 2013. — 416 с. — ISBN 978-5-470-00173-3.

Ссылки

• [www.kp.ru/daily/25949.3/2891875/ О «пропавшем» фрагменте книги]

Отрывок, характеризующий Мафия времён беззакония

Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»