Манасян, Вазген Игнатович

Вазген Игнатович Манасян
Общая информация
Родился
Гражданство	СССР Таджикистан Украина
Рост	178 см
Вес	72 кг
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	без клуба
Карьера
Клубная карьера*
1980—1991	Памир	425 (123)
1992	Памир	? (8)
1992	Зенит (СПб)	4 (0)
1992—1995	Ворскла	70 (19)
1995	Нива (Мироновка)	2 (0)
1996	Индустрия	19 (6)
Национальная сборная**
1992	Таджикистан	1 (0)
Тренерская карьера
2003—2004	Волочанин-Ратмир
2005	Черноморец (Новороссийск)
2008	Сталь (Днепродзержинск)
2009—2010	Велика Багачка
2011	Локомотив (Ташкент)
2013	Локомотив (Ташкент)	тренер
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Вазге́н Игна́тович Манася́н (13 марта 1958, Душанбе, Таджикская ССР, СССР) — советский и таджикский футболист, нападающий. Мастер спорта СССР (1988). В настоящее время — тренер.

Биография

Начинал играть в футбол в душанбинских дворах. В 1968—1970 участвовал во всесоюзных соревнованиях «Кожаный мяч». Потом записался в детско-юношескую спортивную школу № 5 при стадионе «Спартак». Занимался у Валерия Файзрахманова и Валерия Корчеева.

С 1975 по 1979 учился в Таджикском политехническом институте и одновременно играл за институтскую команду на первенстве Таджикистана.

В сентябре 1979 его пригласили в «Памир». Поскольку дозаявить его было невозможно, то Манасян играл за дубль, где проявил бомбардирские качества.

С 1980 года — в основе команды. В первый же сезон отыграл все 46 матчей первенства и забил 16 мячей. Последующие сезоны также много забивал, а команда была на ведущих ролях в первой лиге. В чемпионате 1986 года забил 27 мячей. Этот показатель позволил стать обладателем «Стреляющей бутсы» — приза газеты «Комсомолец Таджикистана» для самого результативного бомбардира первой лиги сезона.

31 мая 1987 года, в выездной игре против «Ростсельмаша», забил свой сотый мяч в чемпионатах страны среди команд первой лиги. В сезоне 1988 года помог команде завоевать малые золотые медали чемпионата первой лиги и выйти в высшую лигу. В итоге со 120 мячами стал одним из лучших бомбардиров 1-й лиги.

В высшей лиге играл не столь результативно — за три сезона забил только 3 мяча.

После распада СССР в апреле 1992 покинул «Памир» и перешёл в «Зенит». В Петербурге провёл 4 игры на позиции «под нападающими». Закрепиться в составе помешала травма: в игре со «Спартаком» ему шипами наступили на ахиллово сухожилие. Во время летней паузы травму залечил, но в контрольной игре опять получил повреждение. Обследование показало, что у игрока частичный разрыв сухожилия. В итоге, по обоюдному согласию с руководством клуба, расторгнул контракт.

Вернулся в Душанбе, где травму залечил окончательно и переехал на Украину, где провёл несколько сезонов за клуб 1-й лиги «Ворскла» и получил украинское гражданство.

В 1992 провёл 1 матч за сборную Таджикистана.

Завершил карьеру в 1996 году в команде «Индустрия» (Боровск) во второй лиге России. Вернулся в Полтаву, где тренировал команду КФК и был старшим тренером сборной Полтавской области разных возрастов.

С декабря 2003 тренировал клуб Волочанин-Ратмир. В 2004 покинул команду.

В 2005 работал с клубом ФК «Новороссийск», выступавшем в любительской лиге ЮФО

В начале 2011 года назначен главным тренером ташкентского «Локомотива», клуба первой лиги чемпионата Узбекистана по футболу.

Вдовец, двое детей. Старшая дочь Ольга и сын Арсен (р. 08.01.1987). Ольга работает главным педиатром Полтавской области. Арсен Манасян также избрал профессию футболиста.

Статистика

Сезон	Клуб	Матчи	Голы
1980	Памир	46	16
1981	Памир	44	13
1982	Памир	42	13
1983	Памир	40	9
1984	Памир	41	7
1985	Памир	40	12
1986	Памир	44	27
1987	Памир	40	8
1988	Памир	39	15
1989	Памир	21	1
1990	Памир	23	1
1991	Памир	5	1
1992	Памир	?	8
	Зенит (СПб)	4	0
1992/93	Ворскла	16	3
1993/94	Ворскла	26	8
1994/95	Ворскла	28	8
1995/96	Нива (Мироновка)	2	0
1996	Индустрия	19	6

Ссылки

• [www.ffu.org.ua/ukr/tournaments/prof/40119 Статистика на сайте Федерации футбола Украины] (укр.)

Отрывок, характеризующий Манасян, Вазген Игнатович

– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.