Минха (молитва)

Минха́ (тж. Ми́нха) (ивр. ‏מנחה‏‎) — дневная (послеполуденная) молитва в иудаизме.

Происхождение молитвы

На иврите слово минха значит «дар», приношение"; оно неоднократно встречается в Библии. В узком смысле оно означает «хлебный дар», один из видов жертвоприношений, которое готовили из пшеничной или ячменной муки. Молитва минха соответствует вечернему жертвоприношению в Иерусалимском храме. Согласно Талмуду, обычай молиться минху восходит к Исааку: в Торе сказано (Быт. 24:63): "При наступлении вечера Исаак вышел в поле поразмыслить (ивр. ‏לשוח‏‎), что можно понимать и как «помолиться».

Время молитвы

Еврейский свод законов предписывает евреям молиться три раза в день. Время каждой молитвы чётко определено. Поскольку дневная молитва соответствует вечернему жертвоприношению, самое раннее время для её чтения — это примерно через полчаса после полудня, а самое позднее — до захода солнца, в крайнем случае — до наступления темноты. Предпочтительным считается молиться минху в последней четверти светового дня, но есть общины, где принято делать это в третьей четверти дня. Особенностью молитвы минха является то, что в будни её необходимо читать во время рабочего дня. Поэтому религиозные евреи молятся минху прямо на рабочем месте, по возможности договариваясь о её совместном проведении (собирают миньян).

Состав молитвы

• Порядок храмовой службы (корбанот) — состоит в основном из отрывков из Торы и Талмуда, описывающих службу в Иерусалимском храме. Читается не во всех нусахах.
• Молитва «Ашрей» («счастливы»), по субботам и праздникам также «У-ва ле-Цийон». В Йом-Киппур эти молитвы переносятся в неилу.
• Чтение Торы — только по субботам и в дни общественных постов.
• Молитва Амида — центральная часть дневного богослужения.
• Моления о милости (таханун) (не читаются по праздничным и другим особым дням, в субботу вместо них читается несколько стихов из псалмов).
• Молитва «Алейну лешабеах» и поминальный кадиш.

См. также

• Шахарит (Утренняя молитва)
• Маарив (Вечерняя молитва)

Отрывок, характеризующий Минха (молитва)

Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.