Кадиш

Кадиш (арам. קַדִּישׁ  — «святой») — еврейская молитва, прославляющая святость имени Бога и Его могущества и выражающая стремление к конечному искуплению и спасению.

Кадиш составлен на арамейском языке, на котором говорила большая часть еврейского народа начиная с эпохи Второго Храма (лишь отдельные слова и заключительная фраза — на иврите). Примечательно, что в тексте этой молитвы нет прямого обращения к Богу, а Его имя заменено местоимением «Он» или эпитетами.

Термин «кадиш» впервые встречается в Мишне. Первоначально кадиш произносили после чтения Торы, а также в конце проповеди, форма которой, видимо, оказала значительное влияние на стиль кадиша и на его обиходный арамейский язык. Так называемый «Раввинский кадиш» («Кадиш дерабанан») читают в подобных случаях и в наши дни. Вместе с тем, уже в период Мишны кадиш стал существенной частью синагогального богослужения.

Эту молитву читают только при наличии миньяна (десяти взрослых мужчин), стоя, обратившись лицом в сторону Иерусалима.

Содержание

Основной текст кадиша состоит из пяти фраз и делится на семь отрывков провозглашением «амен». Вслед за введением («Да возвеличится и освятится великое имя Его»: ср. Иез. 38:23) следует выражение надежды, что Всевышний «явит царствие Своё при жизни вашей [молящихся]… и в ближайшее время». Центральной частью кадиша считается парафраз библейского текста (ср. Пс. 113:2, Иов. 1:21, Дан. 2:20): «Да будет благословенно великое имя Его всегда и во веки веков», — который произносят хором все молящиеся, а читающий кадиш повторяет. Далее следует поэтичное, выраженное семью синонимами (символ семи небес в Аггаде) благословение и восхваление имени Бога, которое «превыше всех славословий», и просьба о ниспослании мира и жизни молящимся и всему Израилю, повторно выраженное в заключении («Творящий мир в высях Своих да творит мир нам и всему Израилю»: ср. Иов. 25:2). В ритуале сефардов во втором отрывке к словам «явит царствие Своё» прибавляют просьбу о скором избавлении и пришествии Мессии, а в ритуале восточных общин в предпоследнюю фразу вводят перечисление ряда благ, испрашиваемых в дополнение к миру и жизни.

Виды кадиша

Существуют четыре формы кадиша:

• полукадиш (хаци каддиш; три первые фразы текста) заключает чтение Торы, служит вступлением или завершением некоторых разделов литургии и произносится только ведущим службу;

• поминальный кадиш (каддиш ятом) состоит из пяти упомянутых выше фраз, включён во все молитвы и читается по близкому родственнику на протяжении 11 месяцев после его смерти и в йорцайт (годовщину смерти). Этот кадиш первоначально читал кантор родным покойного в дни семидневного траура. Чтение поминального кадиша близкими родственниками установилось, видимо, в XIII в. в Германии после частых случаев мученической смерти евреев при крестовых походах. Поминальный кадиш, не содержащий слов о загробной жизни или о воскресении из мёртвых, как бы служит признанием справедливости небесного суда в духе талмудического указания: «Человек обязан благодарить за постигшее его зло, как за ниспосланное ему добро»;

• полный, или общественный кадиш (каддиш шалем, или каддиш де-циббура), произносится ведущим службу либо вслед за повторением вслух Амиды, либо после чтения некоторых добавочных молитв. Его функция выражена в мольбе: «Да будут приняты молитвы и просьбы всего дома Израилева Отцом их, что в небесах, и возгласите: амен!»;

• кадиш за благоденствие учёных (каддиш де-раббанан) читается дважды в Шахарит после галахических и аггадических отрывков теми, кто произносит поминальный кадиш, а после совместного изучения таких текстов — всеми присутствующими. В этом кадише дополнение к центральной части текста содержит мольбу о ниспослании «мира великого Израилю, учителям Закона, ученикам их… и всем, занимающимся изучением Торы». В Средние века этот кадиш включал также просьбу за благополучие глав общин (наси), эксиларха, глав иешив, а в йеменском ритуале также Маймонида.

• Кадиш, читаемый на кладбище во время похорон отличается только вставкой фразы о приходе Машиаха и надежде на воскресение мёртвых

Кадиш скорбящих (Каддиш ятом)

Трижды в день во время ежедневных молитв в синагоге сын обязан в течение одиннадцати месяцев после смерти отца или матери, а затем — в годовщину их смерти — читать поминальный кадиш («Каддиш ятом»). Выполнение этой заповеди рассматривается как дань уважения покойному родителю.

В некоторых общинах каждый «Каддиш ятом» читает только один человек, но обычно принято, чтобы его одновременно читали все соблюдающие траур.

Поминальный кадиш, строго говоря не является молитвой по умершему (в отличие от молитвы «Изкор»).

Как поминальную молитву «Кадиш» стали говорить в начале средних веков. В горе, после тяжелой утраты человек может усомниться в бесконечном милосердии Всевышнего. Но публичное чтение «Кадиша», воспевающего величие Творца, призвано свидетельствовать о том, что покойный воспитал преданного и богобоязненного сына, достойного своего отца.

Дочь покойного не обязана читать «Кадиш», но некоторые раввины позволяют ей это. Разрешается и поощряется чтение «Кадиша» мальчиком, не достигшим возраста религиозного совершеннолетия (бар-мицвы, то есть 13 лет). Если у покойного не было сына, просят читать «Кадиш» кого-либо из членов общины.

Литература

• Краткая еврейская энциклопедия, Изд. О-ва по исследованию еврейских общин. Иерусалим: 1976—2005.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11915 Каддиш] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.machanaim.org/yearroun/traur/traur9.htm Кадиш], глава из книги [www.machanaim.org/yearroun/in_tr.htm Долг живых]
• [toldot.ru/tags/traur Еврейские похороны и траур]
• [www.chassidus.ru/library/halacha/kitzur_shamir/014.htm Кицур Шулхан Арух. Общие правила произнесения «Кадиша»]
• [sinagoga.jeps.ru/iudaizm/praktika-evrejskoj-zhizni/evrejskie-poxoronyi-pominalnyie-molitvyi/ Еврейские традиции похорон. Еврейские поминальные молитвы]

Отрывок, характеризующий Кадиш

– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.