Мокрицкий, Аполлон Николаевич

Аполлон Мокрицкий
Автопортрет. 1840 г.
Имя при рождении:	Аполлон Николаевич Мокрицкий
Дата рождения:	12 августа 1810(1810-08-12)
Место рождения:	Пирятин Полтавская губерния Российская империя
Дата смерти:	8 марта 1870(1870-03-08) (59 лет)
Место смерти:	Москва
Подданство:	Российская империя Российская империя
Учёба:	Императорская Академия художеств
Стиль:	академизм
Влияние:	А. Г. Венецианов Карл Брюллов
Награды:	Серебряная медаль ИАХ, Золотая медаль второго достоинства ИАХ

Аполлон Николаевич Мокрицкий (12 августа 1810, Пирятин, Полтавская губерния — 8 марта 1870, Москва) — русский художник, портретист. Академик императорской Академии художеств (с 1849).

Биография

Сын почмейстера. В 1819—1824 воспитывался в Полтавском доме для детей бедных дворян, позже в Нежинской гимназии высших наук князя Безбородко. Школьный товарищ Н. Гоголя, Н. В. Кукольника и А. С. Данилевского.

С 1831 стал вольнослушателем императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге. С 1832 до середины 1830-х годов учился живописи у А. Г. Венецианова, представитель школы Венецианова. Затем, был принят в академию, где стал учеником К. П. Брюллова (1836—1839). Отошёл от манеры Венецианова, став последователем яркого академизма Карла Брюллова с чертами внешной эффектности и натурализма. Во время учёбы отмечен серебряной медалью за картины «Святой Себастьян» и «Портрет, писанный с натуры». По окончании академии получил Золотую медаль второго достоинства за картину «Римлянка, кормящая грудью отца» и звание свободного художника.

Принимал активное участие в выкупе Тараса Шевченко из крепостного состояния.

В 1841—1849 годах совершил поездку в Италию. После возвращения на родину А. Н. Мокрицкий написал «Портрет преосвященного Никанора, митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского» (1849), за который получил звание академика.

С 1851 года — преподаватель Московского училища живописи и ваяния. Среди его известных учеников: К. Е. Маковский, В. Г. Перов, И. И. Шишкин, И. М. Прянишников. Курс эстетики, который читал А. Н. Мокрицкий в двух училищах Москвы (живописи и ваяния и Строгановском), посещали многие живописцы и любители.

Творчество

Умелый художник-портретист, писал также пейзажи, пользовался большой популярностью, получал много заказов. Его итальянские портреты и пейзажи охотно раскупались, становясь со временем экспонатами многих музеев России.

Оставил ценные мемуары — «Дневник художника А. Н. Мокрицкого». Как художник-романтик поэтизировал передовых людей своей эпохи: парный «Портрет врача П. Пузино и его жены» (1835), портреты Н. В. Гоголя, Е. П. Гребёнки (1840), А. В. Кольцова, «Портрет жены» (1835), «Автопортрет» (1840) и др.

Галерея

• Devushka na karnavale Mariya Dzhiolli.jpg

  А. Мокрицкий. Девушка на карнавале (Мария Джиолли). 1840—1845

• ZHenskiy portret.jpg

  А. Мокрицкий. Женский портрет. 1841

Ссылки

• [museum-painting.dp.ua/ru/painters/painters-ukraine/khudozhniki-ukrainy-xix-nachala-xx-vv/mokrickij-apollon-nikolaevich.html Мокрицкий, Аполлон Николаевич]

Отрывок, характеризующий Мокрицкий, Аполлон Николаевич

– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.