Мыза Кодасоо
| Мыза | |
Кодасоо
Kodasoo mõis | |
 Главное здание мызы Кодасоо | |
| Страна | Эстония |
| Деревня | Кодасоо |
| Тип здания | усадьба |
| Архитектурный стиль | Классицизм |
| Первое упоминание | 1485 год |
Мыза Кодасоо (эст. Kodasoo mõis, нем. Kotzum) — бывшее дворянское поместье, находящееся на севере Эстонии в волости Куусалу уезда Харьюмаа.
Содержание
История
Первое упоминание о мызе Котцум относится к 1485 году. В 1749 году мызу приобрёл Адам Иоганн Тизенгаузен. Начиная с 1769 года, мыза во владении семьи Гольштейн. С 1857 года до национализации в 1919 году поместье принадлежало Ребиндерам, последним из которых был Александр Ребиндер.
Архитектура
В 1770-х годах было возведено большей частью одноэтажное, с выдающимися крыльями, главное здание в стиле раннего классицизма. Углы здания рифлёные и поверхность стены украшена лопатками. Центральную часть как фасадной так задней стороны здания украшает пристройка с треугольным фронтоном шириной в три окна.
До нас дошло построенное в начале XVIII века старое архаичное здание, которое позже использовалось как дом управляющего мызой.
Возведено было также множество усадебных зданий. Напротив главного здания были построены сарай а также конюшня и каретный гараж. Хозяйственные постройки были в основном расположены на северо-востоке от главного здания.
В настоящее время мыза находится в частном владении. Помимо главного здания сохранилось также множество дополнительных построек.
- Kodasoo mõisa valitsejamaja, 18.-20.saj.*.JPG
- Kodasoo mõisa sepikoda, 19.-20.saj.*.JPG
- Kodasoo mõisa teenijatemaja, 19.-20.saj.*.JPG
- Kodasoo mõisa kuivati, 19.-20.saj.*.JPG
- Kodasoo mõisa kelder, 19.-20.saj.*.JPG
Приход
Согласно историческому административному делению, мыза Кодасоо относится к приходу Куусалу (эст. Kuusalu kihelkond).
См. также
Напишите отзыв о статье "Мыза Кодасоо"
Ссылки
- [www.mois.ee/harju/kodasoo.shtml|Портал Портал о мызах Эстонии] (эст.) (недоступная ссылка — история)
Отрывок, характеризующий Мыза Кодасоо
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
