Ндадайе, Мельхиор

Мельхиор Ндадайе фр. Melchior Ndadaye
Президент Бурунди
10 июля 1993 года — 21 октября 1993 года
Рождение:	28 марта 1953(1953-03-28) Мурамвья (провинция)
Смерть:	21 октября 1993(1993-10-21) (40 лет) Бужумбура

Мельхиор Ндадайе (фр. Melchior Ndadaye; 28 марта 1953 — 21 октября 1993) — политический деятель Бурунди. Был первым демократически избранным президентом и первым представителем народности хуту на этом посту. Хотя он и желал продолжить процесс национального примирения, начатый его предшественником, зато своими реформами он настроил против себя солдат-тутси. Он был убит во время неудачного военного переворота в октябре 1993 года, всего через три месяца пребывания в должности. Его убийство вызвало массовые беспорядки и межэтнический раздор, что, в конце концов, вылилось в десятилетнюю кровавую гражданскую войну.

Биография

Ндадайе родился в небольшом городке Мурама, в провинции Мурамвья. Начал получать педагогическое образование, но его обучение было прервано этнической резней 1972 года, после этого он был вынужден бежать в Руанду, чтобы избежать смерти. Там, в Национальном университете, он завершил своё обучение. После этого он также получил второе образование (специалист банковского дела) в Национальной академии искусств и ремесел во Франции. В дальнейшем работал банкиром.

Ндадайе был втянут в политику еще во времена пребывания в Руанде. Он выступил в качестве председателя Студенческого движения Бурунди в изгнании (1976—1979). Принимал участие в создании новой марксистской Рабочей партии Бурунди в 1979 году и был активным её членом до своей отставки в 1983 году из-за спора о стратегии партии. Ндадайе вернулся на родину в сентябре того же года.

Ндадайе был ключевой фигурой в Рабочей партии, поэтому после его ухода партия пришла в упадок и, наконец, была распущена в середине 1980-х годов. Несмотря на то, что оппозиционные партии в Бурунди были запрещены во времена правления диктатора Багазы, в 1986 году Ндадайе со своими сторонниками основал подпольное политическое движение, умеренный левый Фронт за демократию в Бурунди (FRODEBU). Он находился на подпольном положении до 1992 года, когда президент Пьер Буйоя начал процесс политической либерализации в преддверии президентских выборов 1993 года и позволил официально зарегистрировать партию.

На выборах, состоявшихся в июне 1993, Ндадайе, который имел безусловную поддержку со стороны хуту, одержал блестящую победу, набрав 64,79 % голосов избирателей против 32,47 % у Буйоя. Выборы были признаны международными наблюдателями как свободные и демократические. Вслед за этим состоялась победа на парламентских выборах, когда партия Ндадайе получила 65 из 81 места в парламенте страны. Через неделю после неудачной попытки переворота, которая была осуществлена 3 июля, Ндадайе принес присягу на посту президента.

Президентство

Ндадайе сделал осторожные умеренные шаги, пытаясь исправить глубокий этнический раскол Бурундийского общества. Он назначил Сильви Киниги, женщину-тутси, на пост премьер-министра и отдал треть министерских портфелей и две должности губернаторов представителям партии Буйо Союз за национальный прогресс. Он объявил политическую амнистию, в рамках которой было оправдано бывшего диктатора Жана-Батиста Багаза.

Несмотря на осторожный подход к президентским обязанностям, некоторые его действия, тем не менее, привели к напряженности в обществе. Он поставил под сомнение соглашения и решения, принятые во времена правления тутси, несло угрозу олигархической верхушке тутси и армии. Он начал реформы в военной и правоохранительной областях с целью снижения доминирования тутси в силовых структурах. Этнические проблемы углублялись также благодаря усилиям свободных СМИ.

Свержение и убийство

Правления Ндадайе было крайне кратковременным, президент был отстранен от власти в результате переворота (хотя и неудачного) 21 октября. Точные события того дня до сих пор не известны, но наиболее вероятно что самого президента, Понтьена Карибвами (председатель Национальной Ассамблеи) и Жиля Бимазубуте (вице-спикер Национальной ассамблеи) привезли в казармы под предлогом того, что им грозит опасность и нужен. Последних трех, а также многих других членов парламента и правительства были убиты, сам Ндадайе был заколот штыком.

Смерть президента повлекла тяжелые последствия для всей страны. Попытка государственного переворота быстро провалилась, поскольку гражданский политик Франсуа Нгези, приглашенный сформировать новое правительство, отказался поддерживать мятежников и назначил временно исполнять обязанности главы государства тогдашнего премьер-министра Киниги. Совет Безопасности ООН осудил убийство и переворот и вынесла этот вопрос на ближайшее заседание Генеральной Ассамблеи. При дальнейших беспорядков пострадали около 100 тысяч человек. Продолжающееся насилие в конце концов вылилось в гражданскую войну.

Расследование убийства президента, проведенное ООН, результаты которого были обнародованы в 1996 году, признало виновными в убийстве и массовом различные военных тутси. Конкретные цифры и лица названы не были, но многие считали экс-президента Буйо причастным к этим событиям.

В 1999 году в рамках попыток прекращения гражданской войны произошло много арестов подозреваемых в причастности к убийству президента. Пять человек во главе с бывшим военным офицером Полем Каман были приговорены к смертной казни. 74 человека получили получили сроки заключения от одного до двадцати лет. Однако, большинство высокопоставленных чиновников было оправдано.

Отрывок, характеризующий Ндадайе, Мельхиор

– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.