Николаевский национальный университет имени В. А. Сухомлинского

Николаевский национальный университет имени В. А. Сухомлинского (укр. Миколаївський державний університет імені В. О. Сухомлинського) — старейший вуз Николаева.

21 августа 2010 года Указом Президента Украины Николаевскому государственному университету имени В. А. Сухомлинского присвоен статус национального и постановлено далее именовать его — Николаевский национальный университет имени В. А. Сухомлинского (укр.).

Основание

Идея создания университета возникла ещё в 1860-е, однако воплотилась только 18 июля 1913 года, когда был основан Николаевский учительский институт. Помещение института находилось на улице Никольской, 12. Оно сохранилось по сей день во дворе университета, но в связи с его аварийным состоянием занятия там не проводятся. Экзамены начались 24 сентября 1913 года. Из 96 абитуриентов было зачислено 29 человек из них закончили институт 22. Занятия начались 17 октября.

На обучение принимали представителей всех национальностей и вероисповеданий, но женщин начали принимать только с 1919 года. Первым директором института был Пётр Николаевич Жданов, выпускник Киевского университета.

Первым студентам преподавали русский язык, историю, географию, физику, математику, черчение и рисование, музыку, гимнастику и Закон Божий, а также, по выбору, латынь, садоводство, виноградарство. Permalink/

История

Институт продолжал функционировать и во время Гражданской войны. В 1919 году на трёх курсах института обучались 173 студента.

• 1 сентября 1920 года — институт получил название Николаевский институт народного образования. Тогда же образовано 3 отделения: социально-экономическое (позднее закрыто), языка и литературы, физико-математическое, химико-биологическое.
• 1933 год — переименован в Николаевский педагогический институт.
• 1941 — с началом Великой Отечественной войны занятия в институте приостановились и были возобновлены только в 1944 году.
• 1963 год — построен корпус № 2.
• 1976 год — основан исторический факультет.
• 1979 год — открыта военная кафедра.
• 1989 год — построен корпус № 1.
• 2000 год — основан психологический факультет.

При советской власти вуз носил имя Виссариона Белинского. С 2003 года носит имя Василия Сухомлинского.

Имеет статус университета с 2001 года; классического университета — с 2003 года.

Университет сегодня

В университете обучаются 7 000 студентов, на 36 кафедрах работают 300 преподавателей. Ежегодно университет выпускает 1 000 специалистов и 60-70 магистрантов.

В структуру университета входят:

• Научная библиотека
• Институт истории и права
• Институт педагогического образования
• Факультет физического воспитания и спорта
• Факультет иностранной филологии
• Факультет психологии
• Факультет филологии
• Факультет природоведения
• Юридический колледж (на базе Института истории и права)

Также к комплексу Университета относятся:

• Новобугский педагогический колледж
• Факультет довузовской подготовки
• Факультет последипломного образования
• Лицей «Педагог»
• Гуманитарная гимназия № 1 города Николаева им. Н. Н. Аркаса.

Источники

• Миколаївський державний університет. Історичний нарис. Київ, 2003.

Ссылки

• [mdu.edu.ua/ Официальный сайт университета]

Отрывок, характеризующий Николаевский национальный университет имени В. А. Сухомлинского

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.