Нуар (литература)

Нуа́р (фр. noir — «чёрный» роман) — субжанр американской массовой литературы 1920-х — 1960-х годов, разновидность «крутого» (или «круто сваренного» (англ. hard-boiled fiction)) криминального романа. В основу жанра легли напряжённый сюжет и грубоватая манера повествования в духе Э. Хэмингуэя и Д. Дос Пассоса (черта общая для «крутого» и «чёрного» романов). Однако в отличие от «крутого романа», где главным героем выступал персонаж, расследующий преступление (сыщик, журналист и т. д.), героем романа-нуар является, как правило, жертва, подозреваемый или преступник, то есть лицо, непосредственно вовлечённое в преступление, а не распутывающее историю со стороны . Среди существенных признаков жанра нуар — жёсткий реализм изложения, цинизм, склонность персонажей к саморазрушению, обилие сленга, обязательная сексуальная линия в сюжете. Некоторые детали (появление роковых женщин, постоянное курение персонажей и др.) со временем стали литературным штампом этого направления.

Чёрный роман было принято относить к числу «низких» жанров. Советский литературовед Г. Косиков, например, отзывается о нём как об «американской массовой беллетристической продукции, замешанной на жестокости и эротике, при этом умело спекулировавшей на острых социальных проблемах». В то же время роман-нуар расширял взгляды читателей середины XX века: «предлагая читателям несимпатичных героев с явно девиантной моделью поведения, то есть отклоняющихся от нормы, автоматически фиксировал эту норму со знаком „плюс“».

Появившись в конце 1920-х годов, к концу 1930-х нуар полностью сформировался как субжанр, однако он еще не нашёл своего читателя. Преимущественно сочинения в жанре «нуар» публиковались в журналах, специализирующихся на «бульварном чтиве». Основным среди них был журнал «Чёрная маска» (англ. «Black Mask»). Кроме того, выходили отдельные издания в дешёвом варианте с мягкой обложкой (так называемые «paperback edition»). Настоящий «нуаровый бум» начался в 1950-е годы и продолжался до конца 1960-х. В этот период «чёрный роман» публиковался много, и часто в хороших изданиях.

Многие произведения в жанре «чёрного романа» стали основой для кинофильмов-нуар. При этом, несмотря на некоторые сходные черты, большинство исследователей подчёркивает существенные различия между понятием «нуар» в литературе и кинематографе, где «нуар» является скорее стилем, чем жанром.

Происхождение термина

Первоначально термин «roman noir» возник во Франции и совпадал по значению с «крутым романом». С 1946 года «нуаром» стали называть определённую категорию фильмов.

Собственно в США термин «нуар» был перенесён киноведами в 1968 году (уже после заката как «чёрного романа», так и «чёрного фильма»). В 1984 году, когда началась волна переизданий романов 1930-х — 1950-х годов, это название было впервые применено к литературной разновидности этого жанра. Для американцев, в отличие от французов, «нуар» означал только определённую группу «круто сваренных» произведений, где героем был не детектив, а непосредственный участник событий.

Представители жанра

«Отцом чёрного романа» иногда называют Корнелла Вулрича, автора многочисленных романов и рассказов, печатавшихся на протяжении 1930-х — 1950-х годов и впоследствии определённых как «нуар» . Многие сочинения Вулрича были впоследствии перенесены на экран (причём далеко не все картины по Вулричу являются фильмами-нуар). Среди них такие известные фильмы, как «Человек-леопард» Ж. Турнёра, «Окно во двор» А. Хичкока, «Невеста была в чёрном» и «Сирена с Миссисипи» Ф.Трюффо.

У истоков направления лежат также произведения писателя и сценариста Уильяма Бернетта, опубликовавшего в 1929 году один из первых «чёрных романов» «Маленький Цезарь».

Кроме того, поскольку границы между «крутым детективом» и «нуаром» не всегда могут быть чётко определены, к основателям жанра также причисляют корифеев «крутого» романа Дэшила Хэммета и Рэймонда Чандлера.

Преподаватель английского языка и литературы Университета Квинс в Белфасте Эндрю Пеппер называет Росса Макдональда одним из трёх отцов-основателей крутого детектива, — все вместе, Хэммет, Чендлер и Макдональд стали литературными «отцами» крутого детектива. В жанре крутого детектива их фамилии зачастую ставятся критиками в один ряд — создаётся эдакий литературный триумвират, по которому меряют всех остальных авторов жанра, их современников, и тех, что пришли им на смену.

Главные герои-детективы Спейд, Филип Марлоу и Лью Арчер в равной степени известны каждому американскому книговеду и киноведу, так же как Микки Маус и Шерлок Холмс. Ни один из последующих частных сыщиков, не смог и не сможет повторить такого успеха, — отмечается у Бейкера и Нитцеля. Именно по этой причине книги Хэммета, Чендлера и Макдональда постоянно перепечатываются всё новыми и новыми тиражами. Их работы обсуждаются на семинарах и лекциях во всех Соединённых Штатах.

В 1946 году на волне успеха «чёрного романа» во Франции на литературную мистификацию решился писатель Борис Виан, выпустивший под псевдонимом «Вернон Салливан» нуар-роман «Я приду плюнуть на ваши могилы» и еще ряд произведений. Роман за короткое время приобрёл огромную популярность, но разоблачение автора привело к крупному скандалу.

Литература

• Crime Novels: American Noir of the 1930s and 40s. Library of America, 1997. ISBN 1-883011-46-9.
• Crime Novels: American Noir of the 1950s. Library of America, 1997. ISBN 1-883011-49-3.
• The Fantastic Stories of Cornell Woolrich. Southern Illinois University Press, 1981. ISBN 0-8093-1008-2.
• Francis M. Nevins. Cornell Woolrich: First You Dream, Then You Die. Mysterious Press, 1988. ISBN 0-89296-297-6.
• Thomas C. Renzi. Cornell Woolrich from Pulp Noir to Film Noir. McFarland & Company, 2006. ISBN 0-7864-2351-X.
• [www.top-kniga.ru/kv/shareteka/detail.php?ID=15725&ID_CONTENT=1 Корнелл Вулрич. Тысяча глаз ночи. М., 2003. ISBN 5-93209-683-7]

Ссылки

• [www.mydetectiveworld.ru/noir.html Нуар на сайте «Детектив. Признание в любви» (mydetectiveworld.ru)]
• [www.noirnovels.com/ Noirnovels.com Сайт, посвящённый нуар-литературе (англ.)]
• [www.blackmaskmagazine.com/history.html Журнал «Чёрная маска» (англ.)]
• [members.toast.net/woolrich/filmnoir.htm Сценарии Корнелла Вулрича]
• [www.miskatonic.org/slang.html Словарь сленга «крутого» и «чёрного» романа]
• [www.polar-frontignan.org/ Международный фестиваль романа-нуар во Фронтиньяне  (фр.)]

Отрывок, характеризующий Нуар (литература)

– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него: