Финкельштейн, Озер Абрамович

Озер Финкельштейн
лит. Ozeris Finkelšteinas
Дата рождения:	20 сентября 1863(1863-09-20)
Место рождения:	Ковно
Дата смерти:	28 сентября 1932(1932-09-28) (69 лет)
Место смерти:	Каунас
Гражданство:	Российская империя Российская империя Литва Литва
Род деятельности:	юрист, депутат Сейма Литовской Республики
Супруга:	Берта Левин
Дети:	Нина

Озер Абрамович Финкельштейн (20 сентября 1863, Ковно — 28 сентября 1932, Каунас) — юрист, еврейский общественный деятель.

Биография

Родился в Ковно, ребёнком жил в Оренбурге, где его отец был раввином и духовным главой еврейской общины. В 1884 году окончил Ковенскую гимназию. В 1888 году окончил юридический факультет Петербургского университета. Занимался частной адвокатской практикой в Каунасе.

В 1889—1905 годах занимался адвокатской практикой в Ковно. В 1905 году выслан из Ковно в Вильнюс под надзор полиции за активную общественную деятельность и незаконное распространение литературы. До первой мировой войны создал в Литве «Страховое общество на случай смерти» (был его учредителем и председателем)

В 1918 году вернулся в Литву и к адвокатской практике, вице-президент Коллегии адвокатов в Каунасе. После Первой мировой войны был заместителем председателя Совета еврейской нации, действовавшем в Каунасе. Представлял интересы евреев в Учредительном, Втором и Третьем Литовских Сеймах. Член Комитета обороны Литвы, образованного осенью 1920 года литовским правительством и Учредительным Сеймом. Подписал в конце октября 1920 года вместе с М. Слежевичем и М. Круповичем обращение Комитета обороны, призывая «всех к оружию!» и вступать добровольцами в армию или в отряды «шаулисов» (стрелков — партизан). Член «Общества ремесленного труда». Основатель первой еврейской школы в Литве. Юрисконсульт совета и правления Литовского коммерческого банка.

Публицист. Сотрудничал с литовскими и еврейскими периодическими изданиями, собирал и публиковал еврейский фольклор.

В 1984 его останки перезахоронены на еврейском кладбище в Вильнюсе.

Семья

Первая жена — Шифра (София) Моисеевна Брамсон (1868—?), сестра адвоката и общественного деятеля Леонтия Моисеевича Брамсона. Дети — Эстелла (1891), Алина (1893), Элька (1896), Эммануил (1902).

Ссылки

• Finkelšteinas Ozeras, Trumpos Steigiamojo Seimo narių biografijos su atvaizdais, Klaipėda, 1924, p. 18.
• Finkelšteinas Ozeris, Lietuvių enciklopedija, Boston, 1955, t. 6, p. 269.
• Bendikaitė E., Finkelšteinas Ozeris, Lietuvos Steigiamojo Seimo (1920—1922 metų) narių biografinis žodynas, sud. A. Ragauskas, M. Tamošaitis, Vilnius, 2006, p. 140—142.
• Bendikaitė E., Finkelšteinas Ozeris, Lietuvos Lietuvos Respublikos Seimų I (1922—1923), II (1923—1926), III (1926—1927), IV (1936—1940) narių biografinis žodynas, sud. Aivas Ragauskas, Mindaugas Tamošaitis, Vilnius, 2007, p. 254—256.
• [www.lzb.lt/ru/%D0%B2%D1%81%D0%BF%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%8F-%D0%B5%D0%B2%D1%80%D0%B5%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85-%D1%8E%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%B2/ Вспоминая еврейских юристов]
• [www.museumoffamilyhistory.com/finkelstein-nina-02.htm The Life of Nina Finkelstein. RECOLLECTIONS OF A FRIEND]

Отрывок, характеризующий Финкельштейн, Озер Абрамович

– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.