Осман (поэма)
| Осман | |
 Первое издание (1826) | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1621—1638 |
«Осма́н» — эпическая поэма дубровницкого поэта позднего Возрождения Ивана Гундулича (ум. 1638).
Основная идея поэмы — призыв к сопротивлению турецкому владычеству[1]. Посвящена «королевичу» Владиславу, ставшему королём Польши Владиславом IV[2]. Поэма в общих чертах была закончена, вероятно, в начале 1630-х годов. Впервые опубликована в Дубровнике в 1826 году[2].
История
Интерес Гундулича к истории борьбы христианства и мусульманства проявился в 1620 году, когда в предисловии к «Покаянным псалмам царя Давида» автор выразил желание перевести поэму «Освобождённый Иерусалим» итальянца Торквато Тассо. Поводом к написанию поэмы «Осман» послужила Хотинская битва (1621), в которой войско Речи Посполитой нанесло удар по престижу и военной силе Османской империи, возглавляемой юным султаном Османом II. В 1622 году султан был убит восставшими янычарами. В это время на Балканах усилилось национально-освободительное движение южнославянских народов против турецкого владычества. Интерес Гундулича к теме борьбы с турками было связано и с широко распространённым в то время на Балканах пророчеством о приближении конца господства турок. В представлении балканских славян по истечение 1000 лет после смерти пророка Мухаммеда, то есть в 1632 году, наступит падение Османской империи. Поражение турок в Хотинской битве была воспринята в качестве предвестника скорого крушения мусульманства. Гундулич рассчитывал написать поэму до наступления краха турецкого владычества[3].
Реальной силой в борьбе южных славян за освобождение Гундулич видел Польшу, которая до Вестфальского мира 1648 года играла важную самостоятельную роль и была активным борцом против Османской империи. Россия, ставшая оплотом славянства во второй половине XVII века, во времена Гундулича переживала тяжёлое внутреннее положение. Симпатии Гундулича к Польше оправданы и его принадлежностью к католической вере[4]. В покорённых турками Балканах Гундулич видит запустение. Сочувствуя завоёванной турками Греции, поэт писал: «Турок взял твою свободу, отнял всё твое богатство, и свободному народу навязал, проклятый, рабство». Дубровник для него — надежда южных славян, которые порабощены: «… без славы, в рабстве чуждого закона все славянские державы»[1].
Антитурецкий характер поэмы вызвал неудовольствие у властей Дубровника, опасавшихся осложнения отношений с Османской империей. Поэма была запрещена сенатом[2]. После смерти Гундулича оригинал поэмы хранился у его сына Франа. Но оригинал не сохранился. Самой старой копией считается копия, выполненная в 1654 году другом Франа — Николой Охмучевичем. Позднее возникли десятки других копий. Считается, что первый перевод поэмы был выполнен жителем Котора Венцеславом Смеча на итальянский язык (не сохранился)[5]. Поэма была впервые опубликована в Дубровнике 1826 году[6]. Огромное внимание к поэме в XIX веке проявилось в Польше. Полный объём поэмы был издан на польском языке в Варшаве в 1934 году. В России о ней впервые узнали спустя два года после выхода её первого издания («Осман, славянская поэма» в журнале «Атеней» за 1828 год). Полностью переведена на русский язык в 1920-х годах славистом Н. Гальковским, перевод которого погиб при блокаде Ленинграда[2]. На русском языке поэма в полном объёме была впервые опубликована в Минске в 1969 году[6]. «Осману» посвящена обширная литература на разных языках[2].
Напишите отзыв о статье "Осман (поэма)"
Примечания
- ↑ 1 2 Перевод Зайцева, В. К. Иван Гундулич. Осман. — Минск, 1969. — С. 12.
- ↑ 1 2 3 4 5 Перевод Зайцева, В. К. Иван Гундулич. Осман. — Минск, 1969. — С. 11.
- ↑ Перевод Зайцева, В. К. Иван Гундулич. Осман. — Минск, 1969. — С. 9, 10.
- ↑ Перевод Зайцева, В. К. Иван Гундулич. Осман. — Минск, 1969. — С. 13, 14.
- ↑ Перевод Зайцева, В. К. Иван Гундулич. Осман. — Минск, 1969. — С. 23.
- ↑ 1 2 Перевод Зайцева, В. К. Иван Гундулич. Осман. — Минск, 1969. — С. 24.
Ссылки
- [sr.wikisource.org/wiki/Osman Текст поэмы на Викитеке] (серб.)
- [hr.wikisource.org/wiki/Osman Текст поэмы на Викитеке] (хорв.)
Отрывок, характеризующий Осман (поэма)
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
