Переправа армии Джорджа Вашингтона через реку Делавэр

Переправа армии Джорджа Вашингтона через реку Делавэр (англ. George Washington’s crossing of the Delaware River) — историческое событие, которое произошло в ночь с 25 на 26 декабря 1776 года, во время американской войны за независимость. Это был первый манёвр армии Джорджа Вашингтона в ходе его наступления на гессенские части британской армии в Трентоне утром 26 декабря. В тайне от всех спланировав этот манёвр, Вашингтон повёл колонну Континентальной Армии через покрытый льдом Делавэр, что было технически сложной и опасной операцией. Было задумано ещё несколько переправ в других местах, но они был отменены по различным причинам. Это не остановило Вашингтона, который силами своей колонны атаковал отряд полковника Йоханна Рэлла в Трентоне, разбил его, а затем отступил в Пенсильванию, забрав с собой множество пленных и трофейных припасов.

В конце года армия Вашингтона в третий раз перешла Делавэр, причём в ещё более сложных условиях, по тонкому льду реки, и 2 января 1777 года разбила в Трентоне отряды лорда Корнуоллиса, а 3 января разбила его арьергард в сражении у Принстона. Поле этого Вашингтон отвёл армию на зимовку в Морристаун, Нью-Джерси.

В память этого события были названы общины Washington Crossing в Пенсильвании и Нью-Джерси.

Предыстория

В 1776 году война началась с успеха американских повстанцев: в марте британцы вывели свои части из Бостона. Однако под Нью-Йорком начались проблемы: Британский генерал Уильям Хау высадился в августе на Лонг-Айлене и к ноябрю выбил армию Вашингтона из Нью-Йорка. После этого Хай отвел армию в Нью-Йорк на зимовку. Части гессенцев он оставил в Нью-Джерси под командованием полковников Рэлла и Ван Донопа. Они были размещены по нескольким постам в Трентоне и вокруг него. Затем Хау направил отряд Чарльза Корнуоллиса через Гудзон в Нью-Джерси для преследования Вашингтона. К тому времени армия Вашингтона сильно сократилась в размерах из-за истечения сроков службы у военных, дезертирства и общего падения боевого духа после неудач под Нью-Йорком.

Основная часть армии Вашингтона перешла через Делавэр в Пенсильванию севернее Трентона и на расстоянии нескольких миль уничтожила лодки или отвела их на западный берег. Вместо того, чтобы преследовать Вашингтона, Корнуоллис разбросал свои силы по постам от Нью-Брунсвика до Бёрлингтона, в том числе организовав посты в Бордентауне и в Трентоне. Британцы готовились к зимовке, генералы планировали перегруппировки, пополняли припасы, и готовились к грядущей весенней кампании.

Состояние армии Вашингтона

Вашингтон разместил армию лагерем около Маккинки-Ферри, неподалеку от места будущей переправы. В его распоряжении было от четырёх до шести тысяч человек, но 1700 человек были уже непригодны для службы. Во время отступления через Нью-Джерси армия потеряла много припасов, а кроме того, Вашингтон лишился связи с двумя крупными подразделениями — отряд Горацио Гейтса оказался в долине Гудзона, а отряд Чарльза Ли (2000 человек) оказался в западном Нью-Джерси. Вашингтон приказал обоим генералам идти на соединение с ним, но Гейтс был задержан снегопадами, а Ли был невысокого мнения о Вашингтоне и игнорировал его приказы, предпочитая оставаться на фланге британской армии в Морристауне.

Были так же проблемы с количеством и боеспособностью армии. У многих рядовых срок службы истекал перед Рождеством, а некоторые покинули армию даже до истечения сроков службы. Из-за потерь, ряда поражений, сдачи Нью-Йорка и отступления армии (а так же эвакуации жителей Нью-Йорка и делегатов Конгресса) вера в удачный исход войны пошатнулась. Американцы потеряли форт Ли и форт Вашингтон, при этом лишившись больших запасов военного имущества. Лишь немногие верили в то, что удастся выиграть войну и добиться независимости.

Но Вашингтон проявил настойчивость. Он успешно добывал припасы и набирал новых добровольцев в ополчение. Набор проходил успешно главным образом из-за притеснений британцами жителей Нью-Джерси и Пенсильвании.

Некоторое воодушевление в рядах патриотов произвёл памфлет Томаса Пейна «Американский кризис», опубликованный 19 декабря.

Настало время испытания человеческих душ. Солдат, который сражается только летом, и тот патриот, который воюет только при ярких лучах солнца, — отступается от службы своей родине; но тот, кто отстаивает её теперь, — заслуживает благодарности и любви и мужчин и женщин. Тиранию, подобно аду, нелегко победить. Но нас утешает мысль, что чем труднее борьба, тем больше славы в победе. Оригинальный текст (англ.)   – These are the times that try men's souls; the summer soldier and the sunshine patriot will, in this crisis, shrink from the service of his country; but he that stands it now, deserves the love and thanks of man and woman. Tyranny, like hell, is not easily conquered; yet we have this consolation with us, that the harder the conflict, the more glorious the triumph. — ...

Памфлет был опубликован в Филадельфии, а уже на следующий день Вашингтон приказал зачитать его перед своей армией.

20 декабря в лагерь Вашингтона пришли 2000 человек из отряда Чарльза Ли под командованием генерала Джона Салливана. Сам Ли был захвачен в плен британцами 12 декабря, когда оказался слишком далеко от своих войск. В тот же день подошёл отряд генерала Гейтса, сократившийся до 600 человек. Вскоре подошли 1000 ополченцев из Филадельфии, которыми командовал полковник Джон Кадваладер.

С этими подкреплениями и с некоторым количеством других добровольцев армия Вашингтона достигла численности 6000 боеспособных человек. Однако, пришлось отправить часть войск для охраны переправ у Бристоля и Нью-Хоуп. Другой отряд пришлось отправить в Ньютаун для охраны складов и госпиталя с ранеными. В итоге армия Вашингтона сократилась до 2400 человек, готовых начать наступление против гессенцев в Нью-Джерси.

24 декабря в лагерь прибыла партия припасов, в том числе одеял, в которых армия остро нуждалась. Это несколько подняло боевой дух армии.

Планирование

Сразу после отступления в Пенсильванию Вашингтон стал думать о том, как нанести решительный удар по противнику. После прибытия отрядов Салливана и Гейтса он решил, что настало время для такого маневра. Сначала он решил нанести удар по самому южному британскому посту в Монт-Холли. Он отправил туда своего адъютанта Джозефа Рида, который встретился с Самуэлем Гриффином, командиром ополчения. 22 декабря Рид прибыл в Монт-Холли, где застал Гриффина больным, а его людей — в плохом состоянии, но все же готовыми к действиям. (Им удалось проявить себя в сражении при Айрон-Уоркс на следующий день, где ни отбросили гессенцев от Баордентауна достаточно далеко, так что они не могли прийти на помощь гарнизону Трентона) Донесения Рида и других командиров заставили Вашингтона оказаться от идеи атаки при Монт-Холли. Он стал думать об атаке в районе Трентона. 23 декабря он объявил штабу об этом намерении. Он сказал, что атака должна начаться на рассвете 26 декабря.

В итоге Вашингтон решил перейти Длавер в трёх местах. Основные силы должны были под его командованием переправиться у Трентона. Вторая колона под командованием Кадвалладера должна была переправиться у Данкс-Ферри у Бристоля и совершить там отвлекающую атаку. Третья колонна под командованием бригадного генерала Джеймса Эвинга должна была перейти реку у Трентон-Ферри и захватить мост через Эссунпинк-Крик к югу от Трентона, чтобы не дать противнику отступить этим путем. Когда Трентон будет захвачен, предполагалось объединенными силами атаковать британские посты в Принстоне и Нью-Брунсвике. Предполагалось и четвёртое место переправы — силами отряда Исраэля Путнама для поддержки Кадваладера, но эта переправа была отменена после того, как Путнам понял, что у него нет достаточного количества людей.

23 декабря начались приготовления к наступлению. 24 декабря из Мальта-Айденд (около Нью-Хоуп) были доставлены лодки и спрятаны за островом Тейлор-Айленд у Макконки-Ферри, предполагаемого места переправы. В тот же день было проведено последнее организационное собрание с участием всех основных офицеров. 25 декабря Вашингтон издал генеральный приказ с подробным описанием плана операции.

Переправа

Утром 25 декабря Вашингтон приказал приготовить трехдневные рационы и распорядился, чтобы солдаты приготовили новые кремни для своих мушкетов. Его немного беспокоили донесения разведки, которая сообщала, что англичане так же готовятся перейти Делавэр и ждут момента, когда река замерзнет. В 16:00 был проведен вечерний смотр, во время которого солдатам раздали боеприпасы. Мушкеты был выдан всем, даже офицерам и музыкантам. Было объявлено, что ни отправляются на выполнение секретного задания. Вашингтон построил своих людей в колонну, приказал соблюдать максимально возможную тишину, и они выступили к Макконкис-Ферри. План Вашингтона предполагал, что переправа начнётся сразу же, как только станет достаточно темно, но его армия вышла к месту переправы только в 18:00, через 90 минут после захода солнца. Погода становилась всё хуже. Мелкая морось превратилась в сильный дождь со снегом.

Руководство переправой Вашингтон поручил своему шефу артиллерии, Генри Ноксу. Ему требовалось организовать переправу большого количества людей, а также 18-ти орудий и некоторого количества лошадей. Нокс потом писал, что он столкнулся с большим количеством проблем, из которых основной стали льдины на реке.

Вашингтон присоединился к отряду, который переходил реку одним из первых — это были вирджинцы под командованием генерала Адама Стивена. Эти люди должны были развернуться в пикетную цепь и не пропускать никого к месту переправы. Паролем было «Победа или смерть» (Victory or Death). В целом переправа прошла без серьезных происшествий, разве сто несколько человек упали в воду — в том числе делавэрский полковник Джон Хэзлет.

Согласно популярной легенде, в переправе участвовал генерал Уильям Уиппл и его чернокожий раб (или бывший раб), Принц Уиппл. Последний изображен в виде гребца при Вашингтоне на картине Лойце. Его присутствие стало символом участия афроамериканцев в войне за независимость. Однако, исторический генерал Уиппл был делегатом Конгресса и должен был в тот день находится в Филадельфии вместе со своим рабом.

Сражение

Утром 26 декабря, как только армия была готова, Вашингтон приказал разделиться на две колонны: одну возглавили он сам и генерал Грин, вторую возглавил генерал Салливан. Колонне Салливана было велено идти по Ривер-Роуд от Беар-Таверн к Трентону, а колона Вашингтона пошла во Пеннингтон-Роуд, несколькими милями дальше от реки. Колонны атаковали Трентон и разбили там гессенский отряд. Только 3 американца было убито и 6 ранено. Гессенцы потеряли 22 человека убитыми и 98 ранеными, 1000 человек попало в плен. Было так же захвачено множество мушкетов, пороха и несколько орудий.

Наследие

Переправа Вашингтона стала знаменита не только из-за исторических последствий и присутствия Вашингтона, но и по причине участия в ней других исторических лиц. В их числе были Джеймс Монро (будущий президент), Джон Маршалл (будущий министр юстиции), Александр Гамильтон (будущий государственный казначей) и Артур Сен-Клер (будущий президент Конгресса и губернатор Северо-западной территории).

Литература

• Bennett, William John (2006). America: From the age of discovery to a world at war, 1492—1914. Thomas Nelson. ISBN 978-1-59555-055-2.
• Crocker, H. W., III (2006). Don’t Tread on Me. New York: Crown Forum. ISBN 978-1-4000-5363-6.
• Dwyer, William M (1983). The Day is Ours!. New York: Viking. ISBN 0-670-11446-4.
• Fischer, David Hackett. Washington's Crossing. — New York: Oxford University Press, 2006. — ISBN 0-19-518159-X.
• Ketchum, Richard. The Winter Soldiers: The Battles for Trenton and Princeton. — Owl Books, 1999. — ISBN 0-8050-6098-7.
• McCullough, David (2005). 1776. Simon & Schuster. ISBN 0-7432-2671-2.

Ссылки

• [www.mountvernon.org/george-washington/the-revolutionary-war/the-trenton-princeton-campaign/10-facts-about-washingtons-crossing-of-the-delaware-river/ 10 Facts about Washington’s Crossing of the Delaware River]
• [www.eyewitnesstohistory.com/washingtondelaware.htm Washington Crosses the Delaware, 1776]
• [www.washingtoncrossingpark.org/ Сайт исторического парка Washington Crossing]
• [philadelphiaencyclopedia.org/archive/trenton-and-princeton-campaign-washingtons-crossing/ Trenton and Princeton Campaign (Washington’s Crossing)]

Отрывок, характеризующий Переправа армии Джорджа Вашингтона через реку Делавэр

«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.