Поповка (корабль)

Попо́вка — тип броненосцев береговой обороны, круглый в плане. Класс - мониторы.

История строительства

Две поповки названные «Новгород» и «Киев» (позже — «Вице-адмирал Попов»), были построены по инициативе адмирала А. А. Попова в 1871—1875 в качестве броненосцев береговой обороны Черноморского флота.

Впервые вопрос о постройке бронированных плавучих батарей для защиты входов в Азовское море и Днепро-Бугский лиман был поднят в 1863. В это время, после поражения в Крымской войне, развитие Черноморского флота было ограничено условиями Парижского мирного договора, поэтому даже проект малоподвижных плавучих батарей был отклонён. В 1869 военное и морское ведомства совместно решили строить такие батареи, превосходящие калибром артиллерии и толщиной брони любые иностранные броненосцы, и при этом имеющие осадку не более 14 футов. Всем этим условиям удовлетворяло только предложение А. А. Попова о строительстве круглых в плане батарей, что позволяло уместить 11-дюймовые орудия и мощное бронирование в 2 700-тонный корабль длиной (диаметром) менее 31 метра при осадке 3,76 метра.

«Неприятель, решившийся атаковать наши укрепленные береговые пункты, - писал Попов, - может отважиться на это не иначе как при помощи орудий самого большого калибра, который в данную минуту будет возможен для употребления на практике. Чтобы отразить его, мы должны иметь такие же орудия, а следовательно, проектируя суда, которые дополняли бы нашу береговую защиту как станки для орудий, надо для их вооружения артиллериею избрать наибольший из существующих у нас калибров: поэтому на проектированное судно предлагается поставить 11 д (280-мм — авт.) нарезные или 20 д (508-мм — авт.) гладкие пушки. Уменьшая длину и увеличивая ширину судна можно не только уменьшить его денежную стоимость, но и увеличить водоизмещение. Доведя эту аксиому до конечной степени, т. е. сделав длину равной его ширине, мы достигнем наиболее благоприятных условий как в отношении стоимости так и водоизмещения. Поэтому все ватерлинии его образованы из кругов. Из всех судов, тип монитора наименее подвержен качке и представляет наименьшую площадь для покрытия бронею; проектированное судно, как станок для орудий, есть монитор; оно имеет в центре неподвижную башню которая покрыта бронею, так же как палуба и борт судна... Хотя круговые образования ватерлиний не представляют благоприятных условий для скоростей хода, но зато этот недостаток вознаграждается отсутствием препятствий для поворотливости судна и избытком водоизмещения. Чтобы вполне воспользоваться первым из этих благоприятных качеств, проектированному типу дано два винта, а избыток водоизмещения загружен машиною...»

Современники прекрасно предвидели недостатки круглых кораблей, однако демонстрация с круглыми шлюпками убедила чиновников не медлить с постройкой, которая началась одновременно с выходом России из ограничений Парижского договора. Из-за слабой производственной базы на Чёрном море постройка настоящих броненосцев в то время была невозможна. Две построенных поповки — «Новгород» и «Киев» (впоследствии «Вице-адмирал Попов») — стали первыми броненосцами Черноморского флота. Развитие технологий судостроения, изменение внешнеполитических и внутригосударственных условий, отказ от первоначальной концепции применения узкоспециализированных кораблей — плавучих броненосных батарей береговой обороны, привели в последующем к изобилию критики этих необычных кораблей.

«Новгород» был построен в Санкт-Петербурге, по частям перевезен сушей в Николаев и там собран (спущен на воду 21 мая 1873). «Киев» был полностью построен в Николаеве, двумя годами позже. Корабли отличались диаметром и калибром артиллерии («Новгород» — 11-дюймовые орудия, «Киев» — 12-дюймовые).

Конструкция

Вследствие конструктивных особенностей винто-рулевых механизмов поповки плохо держались на курсе, страдали от захлестывания волнами, но умеренное волнение переносили удовлетворительно. При проведении испытаний выявилась слабость механизмов орудийных станков системы Пестича. Неисправности были устранены, однако слухи о недостатках установок привели к появлению мифа о вращении «поповок» при стрельбе, которые до сих пор приходится встречать в непрофильной литературе (на самом деле поворачивались от отдачи при выстреле из-за слабости стопоров именно сами орудийные станки, расположенные внутри бронированного барбета). Это единственные корабли в истории, имевшие сразу 6 гребных винтов, правда, впоследствии это число уменьшилось. Из-за возмущения водного потока рули были признаны неэффективными - маневрировать приходилось исключительно машинами, что снижало и без того ничтожную скорость хода. Обе поповки приняли участие в Русско-турецкой войне 1877—1878, произведя демонстрацию на рейде Одессы без единого выстрела, совершили выход к устью Дуная для обеспечения перехода судов Дунайского отряда в 1877г, в 1892 были причислены к броненосцам береговой обороны, и прослужили до 1903. Об условиях службы на поповках можно косвенно судить по воспоминаниям А. Н. Крылова, датированных 1878 годом: «Лейтенант Кузин [офицер „Новгорода“], примерно, через три года, погиб на этой поповке от взрыва мины, нарочно произведённого минёром». Взрыв был произведен для обеспечения зачисления сына офицера на обучение в Морской корпус вне конкурса. «Я жил одно время в Севастополе, мои родители были знакомы с лейтенантом Кузиным, который плавал на поповке «Новгород». Он при мне рассказывал моему отцу, что даже при сильной волне поповку не качает, а волна перекатывается по палубе».

Поповки в отечественной культуре

Н.А. Некрасов в поэме "Современники" говорит о поповке как о символе современной ему России:

Здравствуй, умная головка,

Ты давно ль из чуждых стран?

Кстати, что твоя «поповка»,

Поплыла ли в океан?

— Плохо, дело не спорится,

Опыт толку не дает,

Все кружится да кружится,

Все кружится — не плывет.

— Это, брат, эмблема века.

Если толком разберешь,

Нет в России человека,

С кем бы не было того ж.

Где-то как-то всем неловко,

Как-то что-то есть грешок…

Мы кружимся, как «поповка»,

А вперед ни на вершок.

См. также

• Прам — аналогичный по назначению корабль XVII—XVIII веков.
• Ливадия — императорская яхта с эллиптическим корпусом.

Литература

• Андриенко, В. Г. Круглые суда адмирала Попова. М., СПб.: Гангут, 1994.

Ссылки

• Тим Скоренко. Плавающие тарелки / Елена Сметанина // Популярная механика. — 2013. — № 3 (125). — С. 64-68.</span>
• [base13.glasnet.ru/text/krylov/76.htm Воспоминания А. Н. Крылова]
• [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/KO_04/ WUNDERWAFFE: Сайт об истории Мировых войн]

Отрывок, характеризующий Поповка (корабль)

Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.