Протодьяконов, Михаил Михайлович

Михаил Михайлович Протодьяконов
российский, советский учёный в области горного дела, профессор, один из создателей Среднеазиатского университета (САГУ)
Дата рождения:	22 сентября 1874 (4 октября 1874)(1874-10-04)
Место рождения:	город Оренбург, Российской империи
Дата смерти:	5 апреля 1930(1930-04-05) (55 лет)
Место смерти:	Ташкент Узбекская ССР

Михаи́л Миха́йлович Протодья́конов (4 октября 1874, Оренбург, Российская империя — 5 апреля 1930, Ташкент, Узбекская ССР) — русский и советский учёный в области горного дела, профессор, один из создателей Среднеазиатского университета (САГУ).

Биография

Родился в семье директора Оренбургского ремесленного училища. Учился в гимназии сначала в Екатеринбурге, а затем в Уфе. В 1893 году он поступил на математическое отделение физико-математического факультета Петербургского университета, но со второго курса перешёл учиться в Петербургский горный институт, который окончил в 1899 году.

В 1899 году уже после окончания института М. М. Протодьяконов за участие в социал-демократической пропаганде и в связи с проведение дознанию по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» был арестован. В конце 1899 года он был освобожден из-под ареста, но вплоть до 1904 года оставался под надзором полиции, что исключало для него возможность поступления на государственную службу или перехода на научную работу. До 1904 года он работал заведующим Садонским серебро-свинцовым рудником Терского горнопромышленного общества на Северном Кавказе, где он руководил эксплуатацией рудников и вёл строительство гидротехнических сооружений.

В 1904 году в «Горном журнале» появилась его первая серьёзная научная статья «Горные речки центральной части Северного Кавказа и некоторые особенности эксплуатации их энергии».

В 1904 году М. М. Протодьяконов поступил на службу ассистентом кафедры горного искусства в Екатеринославского высшего горного училища к профессору А. М. Терпигореву, а через год уехал в научную командировку за границу. В 1908 году М. М. Протодьяконов защитил диссертацию на тему «Давление горных пород на рудничную крепь» в Петербургском горном институте, после чего был избран экстраординарным, а затем с 1908 года был ординарным профессором Екатеринославского высшего горного училища.

В 1914 году в связи с туберкулёзом позвоночника и полупараличом ног он полностью прекратил работу, находясь сначала на лечении в Крыму, а затем в Средней Азии в Ташкенте. В 1918 году он вернулся к педагогической и научной деятельности, вёл преподавательскую работу в Среднеазиатском университете, одним из организаторов которого он являлся, был организатором горного дела в Средней Азии и опубликовал ряд капитальных работ по горному давлению, рудничному креплению, проветриванию, нормированию горных работ.

С 1918 по 1923 годы он заведовал секцией и состоял консультантом ВСНХ, с 1926 года работал в Среднеазиатском отделении Геологического комитета, был членом президиума Среднеазиатского Госплана и консультантом треста «Средазуголь». В 1928 году М. М. Протодьяконов был избиран председателем Среднеазиатского бюро инженерно-технической секции Союза горнорабочих СССР. Одновременно он начиная с 1925 года преподавал в Московской горной академии.

Умер в Ташкенте в 1930 году, похоронен на Боткинском кладбище города.

Семья

Сын, Михаил Михайлович Протодьяконов (Протодьяконов-младший) — также известный советский учёный, доктор наук, профессор, заместитель директора НИИ в Москве.

Дочь, Зла́та Миха́йловна Протодья́конова — доктор геолого-минералогических наук, в течение долгих лет преподавала на геологическом факультете Ташкентского политехнического института, была заведующей кафедрой минералогии этого института.

Научные труды

В 1908—1914 годах М. М. Протодьяконов принял участие в создании многотомного капитального труда «Описание Донецкого бассейна», в котором им были написаны следующие разделы: «Проходка шахт и квершлагов» и «Крепление шахт и квершлагов».

Начиная с 1906 года им в специализированных научных изданиях, таких как «Записки Екатеринославского технического общества», «Известия Екатеринославского высшего горного училища», «Горнозаводской листок» и «Горный журнал», был опубликован целый ряд работ о расчёте рудничной крепи и горном давлении, которые принесли ему известность как учёного-горняка. Первое обоснование новых методологических приёмов даётся в его работе «О некоторых попытках применения математики к горному искусству». Также эти идеи получили воплощение в его диссертации, опубликованной под тем же названием в «Горном журнале» за 1909 г. Им была выдвинута оригинальная теория горного давления и впервые вывел формулу для расчёта горного давления. В обобщенном виде эта теория дана им в труде «Давление горных пород и рудничное крепление» (1930). Предложенная Протодьяконовым шкала коэффициента крепости горных пород явилась первым реальным способом для оценки горных пород по их буримости, взрываемости, зарубаемости и т. п.

На ряде съездов специалистов по горному делу Протодьяконов выступил с докладами: «О крепости горных пород», «О производительности забойщика по углю», «О давлении сыпучих тел», «О бурении шпуров». Как признанный специалист он участвовал в работе специальной комиссии по обследованию рудников Донецкого бассейна в отношении гремучего газа и пыли.

Основные научные труды М. М. Протодьяконова посвящены проблемам давления горных пород, крепления горных выработок, рудничной вентиляции и технического нормирования в горной промышленности. Труды Протодьяконова в области рудничного проветривания были использованы при разработке правил техники безопасности в горной промышленности. Им также создана методология нормирования горных работ и составлены урочные положения на эти работы.

Ссылки

• [library.istu.edu/hoe/personalia/protodiakonov.pdf Протодьяконов Михаил Михайлович]
• [g-to-g.com/index.php?version=rus&module=5&id=5236 Михаил Михайлович Протодьяконов]

Отрывок, характеризующий Протодьяконов, Михаил Михайлович

– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.