Пыль (стихотворение)

«Пыль» — перевод Ады Оношкович-Яцыны стихотворения Редьярда Киплинга Boots, вошедший в выпущенную ею в 1922 году книгу переводов Киплинга (первую книгу переводов Киплинга на русский язык). В 1941—1943 годах Евгений Агранович сочинил на эти стихи мелодию и дописал несколько своих куплетов, стилизованных под Киплинга, на тему Великой Отечественной войны.

Стихотворение

Стихотрение Киплинга

Стихотворение Boots («Сапоги») было написано Киплингом под впечатлением от Англо-бурской войны 1899—1902 годов. Впервые оно было опубликовано в книге The Five Nations, изданной в 1903 году.

Перевод Ады Оношкович-Яцыны

Пыль (Пехотные колонны) перевод А. Оношкович-Яцыны (1922)

Boots (Infantry Columns) Р. Киплинг (1903)

День — ночь — день — ночь — мы идём по Африке, День — ночь — день — ночь — всё по той же Африке. (Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)                 Нет сражений на войне. Восемь — шесть — двенадцать — пять — двадцать миль на этот раз, Три — двенадцать — двадцать две — восемнадцать миль вчера. (Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)                 Нет сражений на войне. Брось — брось — брось — брось — видеть то, что впереди. Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог. Все — все — все — все — от неё сойдут с ума.                 И нет сражений на войне. Ты — ты — ты — ты — пробуй думать о другом, Бог — мой — дай сил — обезуметь не совсем. (Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)                 Нет сражений на войне. Счёт — счёт — счёт — счёт — пулям в кушаке веди. Чуть — сон — взял — верх — задние тебя сомнут. (Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)                 Нет сражений на войне. Для — нас — всё — вздор — голод, жажда, длинный путь, Но — нет — нет — нет — хуже, чем всегда одно — Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.                 И нет сражений на войне. Днём — все — мы — тут — и не так уж тяжело, Но — чуть — лёг — мрак — снова только каблуки. (Пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог.)                 Нет сражений на войне. Я — шёл — сквозь — Ад — шесть недель, и я клянусь, Там — нет — ни — тьмы — ни жаровен, ни чертей, Но — пыль — пыль — пыль — пыль — от шагающих сапог,                 И нет сражений на войне.

We’re foot—slog—slog—slog—sloggin' over Africa — Foot—foot—foot—foot—sloggin' over Africa — (Boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again!)                 There's no discharge in the war! Seven—six—eleven—five—nine-an'-twenty mile to-day — Four—eleven—seventeen—thirty-two the day before — (Boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again!)                 There's no discharge in the war! Don’t—don’t—don’t—don’t—look at what’s in front of you. (Boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again); Men—men—men—men—men go mad with watchin' em,                 An' there's no discharge in the war! Try—try—try—try—to think o' something different — Oh—my—God—keep—me from goin' lunatic! (Boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again!)                 There's no discharge in the war! Count—count—count—count—the bullets in the bandoliers. If—your—eyes—drop—they will get atop o' you! (Boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again) —                 There's no discharge in the war! We—can—stick—out—'unger, thirst, an' weariness, But—not—not—not—not the chronic sight of 'em — Boot—boots—boots—boots—movin' up an' down again,                 An' there's no discharge in the war! 'Taint—so—bad—by—day because o' company, But night—brings—long—strings—o' forty thousand million Boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again.                 There's no discharge in the war! I—'ave—marched—six—weeks in 'Ell an' certify It—is—not—fire—devils, dark, or anything, But boots—boots—boots—boots—movin' up an' down again,                 An' there's no discharge in the war!

В вышедшем в 1936 году, после смерти Оношкович-Яцыны, переиздании её переводов Геннадий Фиш (поэт и её муж), истолковав discharge (англ.  — среди значений: освобождение, увольнение; выстрел) в другом значении, заменил «Нет сражений на войне» на «Отпуска нет на войне». В таком виде стихотворение и получило широкую известность; только в 1998 году оно было вновь опубликовано в первоначальной редакции.

Исследователь творчества Киплинга А. А. Долинин в комментариях к изданию 1983 года пишет, что Киплинг в рефрене практически цитирует Библию (из Эккл. 8:8: there is no discharge in that war — «нет избавления в этой борьбе»), поэтому более подходит перевод «Отпуска нет на войне».

Автор предисловия к изданию 1998 года Евгений Витковский с ним не соглашается, считая, что это изменение исказило смысл оригинала: Киплинг имел в виду конкретную войну — Вторую англо-бурскую, на которой практически не было выстрелов (а тем более сражений).

Другие переводы

Менее известный перевод стихотворения Boots был сделан Самуилом Маршаком и впервые опубликован в 1931 году под названием «Пехота в Африке»:

В ногу, в ногу, в ногу, в ногу — мы идём по Африке.
Сотни ног, обутых в бутсы, топают по Африке.
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдёшь.
…

Песня

В начале Великой Отечественной войны, в 1941 году, Евгений Агранович сочинил на эти стихи мелодию.

Агранович так вспоминал историю появления песни. Он ушёл добровольцем в 22-й истребительный батальон; в их роте почти все были студентами Литинститута.

Я — рядовой, зато запевала. А что петь? «Если завтра война»? «Гремя огнём, сверкая блеском стали»? Фронт катился к Москве. Закидательски-бодряцкие слова звучали как издевательство.

На марше крутились в голове стихи Киплинга:

Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог…
                Отпуска нет на войне!

Я и не заметил, как из топота роты и хриплого дыхания сложилась мелодия. Стал напевать, соседи помогают. Стихи многие знали, а напев примитивно простейший, но по настроению в тон попал. И какой-нибудь знакомой музыки песенка вроде не повторяла.

Новая строевая песня получила широкое распространение. Позднее, к 1943 году, Агранович сочинил несколько своих куплетов, стилизованных под Киплинга:

Весь май приказ: шире шаг и с марша в бой!
Но дразнит нас близкий дым передовой.
Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог…
                Отпуска нет на войне!
…
                Только пыль…

В середине 1950-х годов для Московского театра эстрады Агранович написал пьесу «Московская фантазия», в которую включил и песню «Пыль». В спектакле, поставленном режиссёром А. П. Конниковым, песню исполнял Марк Бернес.

Ссылки

• [www.bard.ru/cgi-bin/mp3.cgi?id=217.02 Песня Евгения Аграновича «Пыль»] на сайте bard.ru

Отрывок, характеризующий Пыль (стихотворение)

Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.