Словцов, Пётр Андреевич

Пётр Андреевич Словцов (Слопцов) (1767, Нижне-Сусанский завод (?) Тобольской провинции Сибирского царства — 28 III (9 IV) 1843, Тобольск) — историк Сибири и поэт.

Биография

Родился в горно-заводской части Сибири в семье заводского священника. Предки Словцова — выходцы из Великоустюжского уезда, переселившиеся в Сибирь в XVII веке. Учился в Тобольской духовной семинарии (1780—1788), куда попал на казённое обучение после смерти отца. За отличные способности был направлен в Санкт-Петербург в Александро-Невскую семинарию, где его соучениками были M. M. Сперанский и И. И. Мартынов. Тогда же он увлёкся европейской философией XVIII века и начал свою литературную деятельность. В 1792 году он был назначен в Тобольскую семинарию преподавателем философии и риторики. После чтения проповеди на бракосочетание наследника 10 ноября 1793 года в кафедральном Софийско-Успенском соборе Тобольска был арестован и отправлен на следствие в Петербург, а затем "на исправление" в Валаамский монастырь. Через год заключения в 1795 году возвращён в Петербург и назначен преподавателем риторики, но оставался под надзором и угрозой насильственного пострижения в монахи. С 1797 года на светской службе в Санкт-Петербурге. В 1808 году арестован по ложному доносу и выслан в Сибирь. В 1814 году переехал в Иркутск. 12 января 1815 года Словцова назначили иркутским судьёй. В июле 1815 года его направили в экспедицию по поиску места для новых поселений по Якутскому и Нижнеудинскому тракту, по течению Ангары.

С 21 июня 1815 года по 1820 год П. А. Словцов был директором гимназии и училищ Иркутска. В 1821 году назначен визитатором (инспектором) сибирских училищ. Последние годы жизни он провел в Тобольске, получая пенсию, назначенную 24 сентября 1829 года при содействии М. М. Сперанского.

Исторические и краеведческие труды

В Сибири Словцов издал серию исторических и краеведческих трудов. Главный его труд — «Историческое обозрение Сибири». Первая часть его, обнимающая период 1588—1742 гг., вышла в 1838 году; вторая, доводящая историю Сибири до 1823 года — в 1844 году (2-е издание — 1836).

Словцов написал ещё ряд статей и отдельных брошюр по истории и географии Сибири:

• «Изображение нашей с Китаем торговли» («Казанские известия», 1816 г., № 68 и 69);
• «О Якутской области» (ib., № 87, 88 и 89);
• «Общий взгляд на Иркутскую губернию» (ib., 1817 г., № 11 и 12);
• «О забайкальских достопамятностях» («Сибирский вестник», 1821 г., ч. XV, и «Казанский вестник», 1821 г., № 5);
• «Вопросы Иркутска» («Вестник Европы», 1822 г., № 17 и 18);
• «Письма о Сибири» (СПб., 1826);
• «Прогулки вокруг Тобольска в 1830 г.» (М., 1834);
• «Исторические записки о чукотском народе» ("Вестн. Имп. рус. геогр. общ., 1856 г., ч. XVIII,. 5);
• «Письма из Сибири» («Московский телеграф», 1828, XII; 1830, III и V и 1831, XIII) и др.

Поэтическое творчество

Считается, что ещё в Тобольской семинарии Словцов сочинил оду «К Сибири» (опубл. в журнале «Муза», 1796, ч. 1, февраль, с. 100. с подписью: NN; поскольку из известных авторов, сотрудничавших в «Музе», только Словцов был родом из Сибири, стихотворение атрибутируют ему). В Петербурге он написал оду «Материя», напечатанную в журнале «Муза», 1796, ч. 1, март, с 182—186, без подписи, авторские примечания к тексту снабжены криптонимом «С». В комментарии Словцов писал: «Сочинитель сей пиесы хотел только испытать, можно ли физические истины предлагать в стихах». Его полушутливое стихотворение «Китаец в Петербурге», написанное, очевидно, в 1790-е годы было опубликовано в Пантеоне рус. поэзии, изд. П. Никольским. СПб., 1814. Ч. 3, кн. 6. В нём описана культурная жизнь Петербурга: упомянут «Геликон» (Академия наук), театр; рассказано о двух «Орфеях» — «умном мандарине», что «пел Фелицу всем на диво» (Г. Р. Державин), и о том, который, «резвясь счастливо, движет Стернов клавесин» (Н. М. Карамзин). Стихотворение было одобрено Державиным, который оценив ум и «разнородные познания» автора, отметил его «дар к стихотворству», но посоветовал «заниматься более делами по <...> должности». Основные его стихотворения разбросаны по рукописным сборникам конца XVIII — начала XIX века. Поэтическое наследие Словцова не было собрано и изучено.

Литература

Список произведений

• Историческое обозрение Сибири. — 2-е изд. — СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1886.
  • Книга первая, с 1585 по 1742 год. — 23, XXI, 326, IV с.
  • Книга вторая, с 1742 по 1823 год. — 364, V с.

Библиография

• Абрамов Н. А. П. А. Словцов // Чтения в О-ве истории и древностей рос. 1871. Кн. 4. Отд. 5.
• Биогр. известие о П. А. Словцове // Москвитянин. 1844. Ч. 5. № 10.
• Бирюков Н. А. Эпизод из жизни П. А. Словцова // Ист. вестн. 1904. № 9.
• Дмитриев А. А. К полувековой годовщине смерти П. А. Словцова // Пермский край. Пермь, 1893. Т. 2.
• Дубровский К. Сиб. Карамзин // Сиб. арх. 1914. Кн. 5.
• Жихарев. Зап. (1955);
• Избр. произв. рус. мыслителей второй пол. XVIII в. М., 1952. Т. 1.
• К. М. Пётр Андреевич Словцов. 1767—1843 г. // Словцов П. А. Историческое обозрение Сибири. — 2-е изд. — СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1886. — Т. 1. С 1585 по 1742 год. — С. 3-23. — 23, XXI, 326, IV с.
• Калашников И. Т. Зап. иркутского жителя // Рус. старина 1906. № 8—9;
• Кн. 3. Отд. 5; Три проповеди П. А. Словцова // Там же; Голодников К. М. К биографии П. А. Словцова // Сб. газ. «Сибирь». СПб., 1876. Т. 1.
• Лотман Ю. М. Кто был автором стихотворения «Древность»? // Учен. зап. ТГУ. 1958. Вып. 209.
• Мартынов И. И. Зап. // Памятники новой рус. истории: Сб. статей и мат-лов. СПб., 1872. Т. 2.
• Мартынов И. Ф. Забытое стихотворение П. А. Словцова // Вопр. рус. и сов. лит. Сибири. Новосибирск, 1971.
• Мирзоев В. Г.: 1) П. А. Словцов. Кемерово, 1964; 2) Историография Сибири. М., 1970;
• Надеждин К. Стихотворные послания Словцова к Сперанскому и Сперанского к Словцову // Владимирские епарх. вед. 1882. № 5. Часть неоф.
• Письма М. М. Сперанского П. А. Словцову // В память гр. М. М. Сперанского. СПб., 1872.
• Постнов Ю. С. Рус. лит. Сибири первой пол. XIX в. Новосибирск, 1970.
• Поэты 1790—1810-х гг. Л., 1971; Беспалова Л. Сиб. просветитель. Свердловск, 1973.
• Светлов Л. А. Н. Радищев и полит. процессы кон. XVIII в. // Из истории рус. философии XVIII—XIX вв. М., 1952.
• Сибиряк [Ядринцев Н. М.]. Судьба сиб. поэзии и старинные поэты Сибири // Лит. сб., изд. ред. «Вост. обозрения». СПб., 1885.
• Словцов П. А. // Рус. биогр. словарь. Т. «Сабанеев — Смыслов» (1904).
• Словцов, Петр Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Спасский Г. Поправка и дополнение биогр. известия о П. А. Словцове // Там же. Ч. 6. № 11; ...й...въ. О П. А. Словцове // Там же. 1845. Ч. 5. № 10.
• Степанов Н. П. А. Словцов: (У истоков сиб. областничества). Л., 1935.
• Сулоцкий А. П. А. Словцов // Чтения в О-ве истории и древностей рос. 1873.

Ссылки

• [az.lib.ru/s/slowcow_p_a/ Словцов, Пётр Андреевич] в библиотеке Максима Мошкова
• [writer-tyumen.ru/index.php?m=autor&aid=79# Словцов Петр Андреевич] в [writer-tyumen.ru/ Электронной библиотеке тюменского писателя]
• [www.tumentoday.ru/2011/08/26/первый-поэт-из%C2%A0сибири/ Первый поэт Сибири]
• [www.rvb.ru/18vek/poety1790_1810/03bio/06slovtsov.htm Биографическая справка]

Отрывок, характеризующий Словцов, Пётр Андреевич

Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.