Рейд на Метони

Рейд на Метони (греч. Ναυμαχία της Μεθώνης) — эпизод греческой войны за независимость.

География событий

Греческий город Метони на юго-западе полуострова Пелопоннес после взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году попал в руки венецианцев, которые именовали его Модон. Венецианцы построили здесь крепость Модон, их город-крепость стал оплотом венецианского, а затем турецкого контроля над полуостровом.

Хроника событий

С 1821 по 1824 год Османская империя пыталась безуспешно подавить Греческую революцию. В 1824 г. турецкий султан был вынужден обратится за помощью к своему вассалу Мохамеду Али (албанцу по происхождению), правителю Египта. Мохамед Али, в отличие от султана, располагал армией и флотом, организованными наемными европейскими, в основном французскими бывшими наполеоновскими офицерами, продолжавшими служить в египетских армии и флоте.

Командование экспедицией было поручено мамелюку Ибрагиму (по одним данным приемному сыну Мохамеда Али, выкраденному турками в детстве христианскому мальчику, по другим — его сыну от христианской женщины) . 12 февраля 1825 г. Ибрагим, воспользовавшись греческой междоусобицей, высадился беспрепятственно в Метони. 26 апреля флот Ибрагима берёт с боем остров Сфактерия, прикрывающий с запада бухту города Пилос. 6 греческих кораблей, оказавшихся в бухте, сумели выйти из неё (см Бриг Арес). Турецко-египетский флот встал в бухте на якоря.

Греческий флот

Флот греческих повстанцев, под командованием Миаулис Андреас-Вокос, состоящий из вооруженных коммерческих судов, избегал боя с линейными египетскими кораблями и наблюдал за событиями на расстоянии, довольствуясь только перехватом транспортов и выискивая случай для атаки брандерами.

На тот момент Миаулис располагал только двумя брандерами. 29 апреля Миалис пригласил капитанов брандером кап. Пипинос и кап. Рафалиас и спросил их согласие на попытку атаковать турецкий флот в бухте Пилоса. Пипинос согласился Рафалиас отказался, утверждая, что нет никаких шансов на успех и что посему риск неоправдан. После чего Миаулис передал командование брандером «безусому юнцу» Георгиос Политис.

На следующий день с острова Идра прибыло ещё 4 брандера под командованием кап. Бикос кап. Спахис кап. Цапелис и кап. Димамас.

Между тем кап. Антониос Криезис задержал транспорт, под флагом находившихся тогда под британским контролем Ионических островов. От греческого капитана транспорта была получена информация, что в Метони собралось более 20 турецких кораблей -фрегатов, корветов и транспортов. Миаулис немедленно принимает решение атаковать Метони, вместо Пилоса .

Сдача Пальокастро

Крепость Пальокастро прикрывала с материка северный, мелководный, выход из бухты Пилоса. Осажденные в крепости греческие повстанцы оставались без боеприпасов и провианта. Было принято решение: части осажденных прорываться, но прорваться удалось примерно сотне бойцов, убитых и плененных было около 400. Среди попавших в плен оказался и белградский болгарин Хадзихристос (Дагович, Христос).

Оставшиеся 1525 бойцов отбили ещё одну атаку турок, что вынудило Ибрагима не желавшего простаивать у крепости начать переговоры. Клятвами были закреплены условия беспрепятственного выхода осажденных: сдача оружия и ценностей. Уходя из крепости, осажденные прошли между двумя линиями турок, держащих оголенными свои сабли и ятаганы, как знак повиновения повстанцев.

Рейд

30 апреля, в день когда сдалась крепость Пальокастро, флот написал ещё одну славную страницу в своей истории.

Около 20:00 греческий флот прошёл проливом Сапьендза-Метони. Увидев приближение греческих кораблей, капитаны турецких кораблей и австрийских транспортов турецкой флотилии дали команду рубить якорные канаты. Нескольким судам удалось снятся и уйти с попутным ветром, но основная часть турецких кораблей оказалась запертой в Метони. Все шесть брандеров пошли в атаку одновременно. Пламя пожаров в течение пяти часов освещало ночью Метони. В какой-то момент показалось что взрывы охватили и саму крепость, но это взлетела на воздух двух-палубная «Азия» с её 60-ю орудиями. В своем рапорте Миаулис доложил, что было сожжено 2 фрегата, 3 корвета и все находившиеся в Метони бриги и транспорты. Никогда ранее флоту повстанцев не удалось в один вечер нанести такой урон турецкому флоту, но, будучи реалистом, Миаулис дописал в своем рапорте: «будем считать, что нам ничего не удалось, что опасность для Греции остаётся опасностью, если мы не продолжим наносить многократные удары по нашему сильному врагу».

С другой стороны этот рейд, как и «Леонидово сражение», которое дал Папафлессас при Маниаки через 20 дней, лишили Ибрагима и его европейских советников их первоначальных иллюзий, что им удастся легко и быстро добиться того, что не удалось туркам и албанцам в течение четырёх лет — усмирить восставшую Грецию.

Отрывок, характеризующий Рейд на Метони

– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.