Республиканская фашистская партия
| Республиканская фашистская партия | |
| Partito Fascista Repubblicano | |
 | |
| Лидер: |
Алессандро Паволини (генеральный секретарь) |
|---|---|
| Дата основания: | |
| Дата роспуска: | |
| Штаб-квартира: | |
| Идеология: | |
| Союзники и блоки: | |
| Партийная печать: |
Il Popolo d'Italia |
К:Исчезли в 1945 году Республиканская фашистская партия (итал. Partito Fascista Repubblicano, PFR) — итальянская фашистская политическая партия, основанная в сентябре 1943 года в качестве преемника Национальной фашистской партии (НФП) . В 1943—1945 годах — правящая и единственная законная партия Итальянской социальной республики (государства, образованного на оккупированной нацистской Германией территории северной и частично центральной Италии). Имела собственное военизированное крыло, известное под названием «Чёрные бригады». Партия прекратила своё существование с падением режима Итальянской социальной республики в апреле 1945 года.
Съезд партии
Единственный съезд партии прошёл 14-15 ноября 1943 года в Вероне. Генеральным секретарем партии стал Алессандро Паволини. Основным программным документом партии был принят Веронский манифест, закрепивший переход от монархии, которая «предала фашизм», к республике, к истокам фашизма рубежа 1910-1920-х годов, его левой, докомпромиссной с монархией и буржуазией версии. Вместе с тем сохранялось благожелательное отношение к Римско-католической церкви, не характерное для раннего фашизма.
Напишите отзыв о статье "Республиканская фашистская партия"
Примечания
Литература
- Нестеров А. Г. Итальянская Социальная Республика: документы эпохи. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002.
|
Портал «Фашизм» |
|---|
|
Это заготовка статьи о фашизме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Республиканская фашистская партия
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
