Реэк, Николай

Николай Реэк (Базыков)
Nikolai Reek
Николай Реэк и Адольф Гитлер
Дата рождения	1 февраля 1890(1890-02-01)
Место рождения	Ревель,Эстляндская губерния, Российская империя Российская империя
Дата смерти	8 мая 1942(1942-05-08) (52 года)
Место смерти	Усолье, Молотовская область, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя Эстония
Звание	Генерал-лейтенант
Сражения/войны	Битва под Вынну
Награды и премии	2 степени

Никола́й Ре́эк (эст. Nikolai Reek; в Российской империи носил фамилию Базыков; 1 февраля 1890, Ревель, Эстляндская губерния, Российская империя — 8 мая 1942, Усолье, Молотовская область, СССР) — эстонский военный деятель, генерал-лейтенант (1938). В 1927—1928 — министр обороны, в 1939—1940 — военный министр.

Семья

Родился в русской православной семье полицейского (городового) Базыкова, уже служа в эстонской армии сменил фамилию на Реэк.

Офицер русской армии

Окончил Чугуевское военное училище (1910), Киевскую школу лётчиков-наблюдателей (1916), ускоренный курс Николаевской академии Генерального штаба (1917). Участвовал в Первой мировой войне в качестве офицера русской армии.

Эстонский военачальник

В 1918 служил в эстонских воинских частях, до их расформирования в апреле 1918 был начальником штаба. В том же году нелегально организовал в Вирумаа военизированную организацию «Кайтселийт». Участвовал в Эстонской Освободительной войне: командовал пятым пехотным полком (на Вируском фронте до занятия Нарвы 19 января 1919), был начальником штаба первой дивизии, с апреля 1919 — начальником штаба третьей дивизии. Был руководителем оперативной группы во время войны с немецким ландесвером, сыграл важную роль в победе под Выну. С сентября 1919 — начальник штаба Вируского фронта. Награждён Крестом Свободы первого класса второй степени — за военные заслуги, второго класса второй и третьей степени — за храбрость (единственный генерал среди трижды кавалеров ордена).

С 1921 — руководитель курсов Генерального штаба и инспектор военных учебных заведений. В 1923—1925 учился в Высшей военной школе во Франции. В 1925—1926 и 1934—1939 — начальник Генерального штаба Освободительных сил Эстонии. В 1926 и 1928—1934 — командир второй дивизии. В 1927—1928 — министр обороны, в 1939—1940 — военный министр.

В 1930-е годы выступал за снос православного собора св. Александра Невского в Таллине, что вызвало возмущение русской общины страны.

Автор работ по военной истории, стратегии и тактике.

Арест и гибель

В 1941 арестован органами НКВД, находился в таллинской тюрьме. Его сокамерник, русский театральный деятель в Эстонии Степан Рацевич, даёт такой портрет генерала:

Высокого роста, не успевший в тюрьме похудеть и потому с намеком на полноту, он выглядел хорошо сохранившимся мужчиной. Высокий лоб, выразительные губы, нос с ярко очерченными ноздрями обнаруживали в нём волевого, мужественного человека. О себе говорить не любил. Больше прислушивался к разговорам окружающих. Не следовал примеру других, которые после возвращения с допросов делились впечатлениями. На прогулку выходил, как военный человек привыкший к дисциплине, строго подтянутым, в чистых высоких сапогах, галифе, военной гимнастерке, конечно без погон и знаков отличия.

Был отправлен в лагерь, где погиб.

Библиография

• Эстонский биографический словарь. Таллин, 2002.

Ссылки

• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_pages.xtmpl?Key=6916&page=152 Биографическая справка]
• [www.albion.sitecity.ru/stext_1106132447.phtml Воспоминания Степана Рацевича]

Отрывок, характеризующий Реэк, Николай

– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.