Розыбакиев, Абдулла Ахметович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Абдулла Ахметович Розыбакиев
Род деятельности:

партийный и советский общественный деятель

Дата рождения:

1897(1897)

Дата смерти:

1938(1938)

Абдулла́ Ахме́тович Розыбаки́ев (18971938) — партийный и советский общественный деятель, участник борьбы за установление Советской власти в Семиречье. Член Компартии с 1918 года.



Биография

По национальности уйгур. До Октябрьской революции получил образование в Верненской учительской семинарии. В 1925-1927 годах учился в Москве в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова, с 1933 года — в аспирантуре на ленинских курсах при ЦК ВКП(б), затем в Институте национальностей при ЦИК СССР[1].

С мая 1917 года Розыбакиев являлся одним из руководителей «Объединённого союза мусульманских рабочих города Верного», участником борьбы за установление Советской власти в Семиречье, членом ВРК, Семиреченского облисполкома и облвоенревкома. С 1918 года был председателем Верненской секции мусульманских коммунистов-большевиков РКП(б), уездным комиссаром и одновременно заместителем заведующего отделом по делам национальностей при Семиреченском обкоме РКП(б) Туркестана, председателем «Революционного союза уйгуров» (с 1921 года — «Революционный союз кашгаро-дунганских рабочих», в 1922 году был объединён с союзом «Кошчи»). В годы революции и гражданской войны работал по вовлечению национальной бедноты в национальные военные формирования. В 1920-1922 годах работал заведующим отделом национальных меньшинств ЦК РКП(б) Туркестана, секретарём бюро Семиреченского обкома партии. С 1922 года являлся председателем Краевого бюро уйгурских и дунганских коммунистов[1].

В 1918-1925 годах являлся членом редколлегии и редактором национальных газет: «Жедису эшчи-халык мухбири» («Жетысуйский рабоче-крестьянский корреспондент»), «Комек» («Помощь»), «Букара» («Народ»), «Кедей ерки» («Воля бедноты»), «Камбагаллар авази» («Голос бедноты»), с 1931 года — редактором журнала «Кызыл танг»[1].

В 1924-1934 годах являлся заместителем председателя правительственной комиссии по национальному размежеванию, заведующим культпропотделом Сырдарьинского губкома партии, членом президиума Краевой контрольной комиссии — РКИ, заведующим орготделом Казкрайкома ВКП(б), первым секретарём Кзыл-Ординского окружкома партии, первым секретарём Павлодарского райкома партии, наркомом снабжения Казахской АССР. С 1937 года был заместителем заведующего отделом печати и издательств ЦК КП(б) Казахстана[1].

Являлся делегатом 11-го, 13-го, 16-го съездов партии, 3-го съезда Советов, 3-го и 4-го конгрессов Коминтерна, избирался членом Совета национальностей ЦИК СССР, членом Туркестанского ЦИКа и КазЦИКа, членом ЦК РКП(б) Туркестана, Казахского областного комитета РКП(б), Казахского краевого комитета ВКП(б) и КП(б) Казахстана[1].

В 1938 году был репрессирован, в 1956 году его реабилитировали.

Память

Напишите отзыв о статье "Розыбакиев, Абдулла Ахметович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Розыбакиев Абдулла Ахметович // Алма-Ата. Энциклопедия / Под ред. М. К. Козыбаева. — Алма-Ата: Гл. ред. Казахской советской энциклопедии, 1983. — С. 455—456. — 608 с. — 60 000 экз.
  2. Розыбакиева улица // Алма-Ата. Энциклопедия / Под ред. М. К. Козыбаева. — Алма-Ата: Гл. ред. Казахской советской энциклопедии, 1983. — С. 456. — 608 с. — 60 000 экз.

Отрывок, характеризующий Розыбакиев, Абдулла Ахметович

«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.